* * *
- Света, почему ты молчишь? Кажется, я о чем-то спросил тебя. Невропатолог по-прежнему шуршал исписанными беглым почерком страничками и даже не взглянул в широко раскрытые глазки девочки. - Вспомнила...- прошептала она, не вполне еще опомнившись после всего увиденного. Доктор все же взглянул на нее, удивленный не совсем обычным тоном девочки, и спросил: - Что вспомнила? Тот сон? Действительно, ЧТО она вспомнила? Что вообще это такое? Видение было слишком сложным для неразвитого детского сознания, оно уже распалось на куски подобно разбившейся об пол тарелке и исчезало фрагмент за фрагментом. - Да, сон,- пробормотала Света, но неожиданно вытянув вперед руку, указала на карточку и выпалила: - Ставская Софья двадцать четвертого ученица десятого Жадановского сорок один квартира одиннадцать! Врач взял со стола карточку, пробежал глазами надпись, рассмеялся и принялся журить жевочку: - Ай-я-яй, нехорошо читать чужие документы. Да еще с какими ошибками! Ай-я-яй! Он сунул карточку прямо в руки покрасневшей Свете. - Во-первых, год рождения не двадцать четвертый, а ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМОЙ. Ну, перепутать двойку с пятеркой, когда смотришь вверх ногами, еще можно. Но не отличить семерки от четверки!.. Во-вторых, улица Жадановского совсем в другом районе, а у нас на Подоле улица ЖДАНОВА. И наконец НОМЕР ДОМА одиннадцатый, а КВАРТИРА сорок один, а не наоборот. Врач изобразил на лице строгость. Света убедилась в справедливости его слов, перечитав надпись, и с грустью подумала, что может и не выиграть лимонное пирожное. - А что, ты знаешь эту Софью Ставскую? - полюбопытствовал невропатолог. - Нет-нет. И сны мне больше не снятся,- поспешно заверила его девочка. Доктор хмыкнул, вернулся за стол и сказал: - Ладно, Света, тогда до свидания. И пригласи следующего. Идя по коридору, девочка пыталась понять, что заставило ее солгать доктору насчет снов. И кто такие на самом деле эти Юра, Соня и все прочие, кого она уже и не помнила хорошенько.
СОН ТРЕТИЙ. Духов день
В гостиной было шумно и до того накурено, что сизые пелены едкого табачного дыма казались беспорядочно развешанными тюлевыми занавесками, которые лениво колыхали случайные слабенькие токи воздуха. Света с трудом протиснулась между сервантом и стулом, на котором развалился ковыряющийся в зубах дядя Слава, и подошла к отцу. - Па-ап... Папка! Пойдем домой. Отец внимательно посмотрел на нее и громко сказал дяде Яше: - Рыжий! Ты мою доцю видел? Дядя Яша оборвал разглагольствования на тему оставшейся в нежно-голубом прошлом школьной жизни и заверил папу: - Да видел, видел, конечно, видел. Ты еще вчера нас знакомил... Слушай, Жора, какая она у тебя большая! Черт подери, одиннадцать лет! Это у нас уже такие дети! Вот время-то летит... - Ага, летит. А между прочим у меня из класса, из пацанов то есть, у первого ребенок родился,- похвастался отец. - Как так у первого? Мы же первого у Алика с Нелькой обмывали! - возразил дядя Яша и хлопнул ладонью по столу, от чего его рюмка опрокинулась, обильно полив водкой объедки в тарелке.- Нелька, конечно, женщина, но все же Алик первый стал отцом. - Нет, я,- не сдался папа и позвал, перекрывая всеобщий галдеж и перегнувшись через стол: - Нель! Неля! Это у вас с Алькой раньше ребенок родился или у меня? Света не расслышала, что ответила тетя Неля. Отец во всяком случае остался недоволен, потому что побагровел и принялся выкрикивать имя дяди Алика. Свете это надоело. Она дернула его за рукав пиджака и повторила: - Папка, ну пошли! Вечером "Кабачок "Тринадцать стульев" будет. Я хочу пани Монику посмотреть. Отец опустился на стул, нежно взял ее за затылок, прижавшись вспотевшим лбом к ее лбу дохнул ароматом "Столичной" и прошептал: - Светка, а, Светка! Ну какая же ты настырная! Вся в меня. Слушай сюда, доця. Пятнадцать лет, понимаешь ты: ПЯТНАДЦАТЬ! Ты когда-нибудь тоже будешь вот так сидеть вместе с однокашниками, когда станешь взрослой тетей. И тебе будет очень неприятно, когда ТВОИ дети будут тянуть тебя домой за штаны... То есть тьфу, за юбку! Я уже что-то заговариваюсь... Отец наморщил лоб и замотал головой. - А мне скучно! - настаивала Света.- Пошли. И вдруг там будет сегодня еще и пан Цыпа! - Бр-р-р, не порти мне настроение! Не порти. Все,- папа замахал руками.- Я тебя больше никогда, ни-ког-да вот не буду брать на наши рандеву, договорились? А сейчас пожалуйста, Светка! Светик, а? Ну пойди, посиди где-нибудь. Почитай там или я не знаю что. Займись в общем. Мы только вот допьем, дольем,- он посмотрел на опрокинутую рюмку дяди Яши, саркастически хмыкнул и докончил: - Примем кофе с тортиком и пойдем на улицу. А, Светик? Хошь тортика? - Ладно уж,- уступила девочка. - Вот и хорошо! Вот и молодец! - обрадовался папа.- Эй, Рит! Тетя Рита поставила на стол стопку грязных тарелок, вытерла руки передником и подошла к ним. - Ри-ит, отведи мою куда-нибудь, где не курят, а то здесь не продыхнуть, ей-богу. Ладно? - попросил отец и не удержался от вопроса, который задавал всем подряд: - А какая у меня уже девчонка вымахала, видела? - Еще вчера видела,- подтвердила тетя Рита, и придерживая Свету за плечи (спасибо, за ручку не взяла, словно маленькую! А то противный дядя Слава так сегодня и сделал) выпроводила из комнаты. В коридоре Аня с Петей игрались самолетиками. Тетя Рита позвала своего старшего сына Ростика и поручила Свету его заботам. Мальчик отвел ее в свою комнату, молча вытащил пачку старых "Пионеров" и немедленно ушел. Кажется, они вместе с сыном тети Ларисы что-то затевали, а потому Ростику было не до девчонки. Впрочем, Света не обиделась. В журнале она нашла "Маленькую Бабу Ягу" Отфрида Пройслера и вспомнила, что когда-то выпрашивала у Ирки Войтенко (с которой до сих пор дружила несмотря на то, что училась уже в другой школе) эту сказку. Однако Иркины родители строго-настрого запретили ей выносить журналы и книжки из дома, даже ради лучшей подруги (очевидно, основываясь на собственном опыте: тетя Лида, Иркина мама, постоянно воровала литературу в библиотеках. Например, какую-то "Консуэллу" она стащила трижды, "Лунный камень" стибрила четырежды, а "Там, за рекой, Аргентина" - дважды. Так сказала Ирка). Теперь Света радовалась столь неожиданно представившейся возможности. Однако радость ее вскоре была омрачена: в стопке "Пионера" не хватало первых двух номеров. Девочка решила разыскать их в книжном шкафу. Разумеется, рыться в чужих вещах некрасиво, но ей очень не хотелось возвращаться в прокуренную гостиную. Кроме того, Ростик ведь бросил ее несмотря на просьбу тети Риты... Недостающие журналы лежали на нижней полке шкафа поверх большой старой фотографии, наклеенной на красивый картонный подрамник. Света решила, что это групповая фотография класса, где учились и тетя Рита, и ее папа, и все собравшиеся здесь дяди и тети. У них дома была точно такая же, и когда Света была совсем еще крошкой, мама давала ей рассматривать фото, когда кормила. Свете ужасно нравилась блестящая глянцевая поверхность фотографии и фигурка скачущего на коне Богдана Хмельницкого (о чем свидетельствовала дырка на месте головы славного гетмана, немилосердно расковырянная маленьким пальчиком). И отложив журнал девочка вытянула фото. Это действительно была выпускная фотография, но (увы!) совершенно другого класса. Очевидно, того, в котором учился муж тети Риты. А вот и он в правом верхнем углу. Острецов Игорь. Какой молоденький! Совсем еще мальчишка, пытающийся изобразить перед объективом СЕРЬЕЗНОГО МУЖЧИНУ. Это сейчас он серьезный, а тогда - одна видимость. Света примостилась на уголке дивана и принялась рассматривать десятиклассников, выпущенных в шестидесятом году Киевской средней школой номер два. ...Какой, однако, маленький номер! У них на Подоле есть сотая школа и даже сто двадцать четвертая, а тут вдруг вторая. Интересно, где она находится? - На Куреневке,- подсказал кто-то из-за спины. Света обернулась так резко, что лежавшие рядом журналы съехали на пол. Но за спиной был только висевший на стене ворсистый ковер с узором "под Азию". Из-под закрытой двери тянуло табачным дымом. В гостиной время от времени раздавались взрывы хохота: дядя Саша рассказывал анекдоты. На кухне тетя Рита и дядя Игорь гремели посудой. В коридоре Петя с Аней сосредоточенно гудели, изображая "кукурузник". Кроме Светы в комнате никого не было. Девочка взяла фотографию на этот раз недоверчиво, но так как ничего сверхъестественного не произошло, она возобновила изучение причесок школьниц начала шестидесятых годов, платьев и украшений учительниц, не забывая вскользь рассматривать также мальчиков. Так она дошла до нижнего ряда. Второй слева там была некая Россошинская Галина. И Света долго вглядывалась в ее миловидное овальное личико, удивительно удачно вписавшееся в овал фотографии. Эта Галина ухитрилась заплести косы с пышными бантами, отчего казалась не выпускницей школы, а первоклашкой. Свете стало смешно. Мальчики все до единого из кожи вон лезли, лишь бы выглядеть посолидней (у троих был абсолютно одинаковый галстук, смотревшийся совершенно нелепо. Очевидно, мальчики передавали его друг другу наподобие эстафетной палочки), то по крайней мере половина девочек одевалась и причесывалась так, чтобы сбросить со счета хотя бы годик-другой. Хотя другая половина ни в чем не уступала мальчикам. Нет, насчет мальчиков Света ошиблась. Рядом с Россошинской Галиной, прямо над изображением Верховного Совета помещен был фотопортрет юноши, который ни за что не смог бы выглядеть взрослым, даже если бы очень постарался. Никакого галстука, даже пиджака он не одел. Обыкновенная рубашка, застегнутая до последней пуговки, над воротничком - лицо с пухлыми губами и безвольным подбородком. Мягкие волосы расчесаны кое-как, в светлых глазах застыло совершенно детское выражение. Казалось, он ПРИВЫК быть маленьким и подчиняться всем и каждому. Интересно, кто это такой? "Петриченко Юрий," - прочитала Света. Где-то в подсознании медленно созрел и начал разрастаться непонятный болезненный интерес к этому Петриченко Юрию, чья фотография КАК БЫ АБСОЛЮТНО СПРАВЕДЛИВО была помещена в ПОСЛЕДНЕМ ряду между фотографиями двух девушек. И вся фотография словно начала ВТОРИЧНО ПРОЯВЛЯТЬСЯ: лица ВСЕХ изображенных вдруг сделались рельефными, ВЫШЛИ из плоскости бумаги и ожили... да, неожиданно УЗНАННОЕ лицо! Это же... Кто? ОН!!! Запах табачного дыма исчез, развеялся. Все ВНЕШНИЕ звуки, доносившиеся в комнату, постепенно смолкли (только ЖУРЧАНИЕ ВОДЫ В КРАНЕ сделалось необычайно громким). Свет люстры под потолком померк, и девочку окутала кромешная тьма...
