Ознакомительная версия.
— И кто это финансирует?
Анька поморщилась:
— Партия власти, конечно. Но это не важно! Важно, как ты говоришь, изучить все эти механизмы. Практически изнутри. Тогда на президентских я уже смогу работать в чьем-нибудь штабе. — Она смутилась, явно выдавая сокровенное: — Или, может быть, даже возглавить.
Я подумал, что некоторые — а конкретно Алина Орлинская — возглавляют предвыборный штаб какой-то там партии зеленых или голубых уже сейчас. Но промолчал. Тем более что Гроссман наверняка об этом знает.
Она шла пружинисто и широко, постепенно набирая скорость — естественно, в кроссовках и джинсах! — тогда как я с утра был в офисе, а мой отец запрещает сотрудникам одеваться хоть немного демократичнее посольского протокола. Так что теперь туфли жали, галстук болтался из стороны в сторону, а пиджак я снова расстегнул: ветер стих, и начало ощутимо парить.
Запахло грозой. Анька опять взглянула на небо, а я поискал глазами что-то похожее на укрытие. На нашей набережной в этом плане рассчитывать не на что, а до желтого маяка буквы «М» впереди, символизировавшей «Макдоналдс», оставалось не меньше километра. А кто его знает, может, и успеем.
— А я не хочу лезть в политику, — с некоторым опозданием поддержал я разговор. — Политика — это…
— Грязное дело? — ехидно подсказала Гроссман.
— Да ну тебя, я не о том. Просто в политике очень большой элемент случайности. Того, что не просчитывается заранее. И поэтому слишком многое зависит не от опыта работы в каких-то там штабах, а… — Я замялся. Пожалуй, не стоило с ней это обсуждать.
— От абсолютного тропизма. Да?
И тут полило. Без предупредительных капель, сплошной стеной.
Я схватил Гроссман за руку и сорвался с места — поставить мировой рекорд по бегу на длинную дистанцию, не иначе. Затормозил, снял пиджак — вроде бы еще не промок насквозь — и набросил на голову Аньке. Она не стала возражать, сгребла в кулак лацканы под подбородком, и мы рванули дальше. И я не сразу сообразил, что это она теперь куда-то меня тянет, увлекая за собой.
Ливень хлестал так, что я почти ничего не видел. Мы сбежали вниз по коротенькой лесенке, ведущей на нижний ярус набережной, к самой воде. Пару шагов по инерции, а потом меня дернули назад, к стене. Въехал ладонью в шершавый бетон. И понял, что над головой стало сухо.
— Здорово, скажи? Обожаю грозу!
Смаргивая с ресниц дождинки, я осмотрелся. Мы с Анькой поместились в неглубокой нише под аркой, возле впаянных в бетон чугунных колец от якорных цепей. Буквально в полуметре обрушивалась на плиты набережной стена дождя, за которой река просвечивала смутно, ее можно было принять и за луг, и за дорогу. Нет, ну надо же! Мне бы ни за что не догадаться здесь спрятаться. Да, наверное, абсолютный тропизм. Он самый.
Мы стояли вплотную: если бы Гроссман отступила хоть на шаг в сторону, ей пришлось бы пригнуться — как и мне самому. Обернулась ко мне лицом, смеясь и хлопая круглыми глазами почти без ресниц; так непривычно, когда девушка смотрит на тебя в упор по горизонтали. В моем пиджаке, съехавшем с макушки на плечи, она была похожа на мокрого страуса.
Вдруг перестала смеяться. Опустила глаза:
— Андрей…
Я улыбнулся.
Я всегда улыбаюсь, когда чувствую, что должен что-то сказать или сделать, но не знаю, что именно. Улыбка — это удобно. Она заменяет все.
— Смотри, дождик вроде бы редеет, — сказала Анька. — Давай короткими перебежками в «Макдоналдс». Не знаю, как ты, а я жутко проголодалась.
— Я понимаю, Багалий, что вам ничего не стоит написать диплом за две последние ночи перед защитой. И что вы скорее всего собираетесь так и сделать. Но. Не. Советую.
Я, конечно, улыбнулся:
— Александр Вениаминович, да я уже почти половину списка литературы проработал. И вступление у меня почти готово.
— «Почти». Вот именно.
На кафедре толклась куча народу: какие-то лаборантки, секретарши, методисты и тому подобное. В преддверии первого выпуска МИИСУРО все будто взбесились. Такое впечатление, что штатных сотрудников тут больше, чем студентов; и где они раньше скрывались?.. Так или иначе, серьезно (и в то же время будто между делом) переговорить с Вениаминычем сегодня опять не удастся. И это плохо. Время поджимает.
— Если у вас нет вопросов, можете идти. Предмета для конкретного разговора. Я. Не. Вижу. Надеюсь, что к следующему разу. Появится. Было бы жаль. Портить. Вам. Диплом. — Мой руководитель честно, но без особого энтузиазма отрабатывал имидж «зверя». — Вы же круглый отличник, Багалий?
— Вроде бы. — Я улыбнулся еще шире.
— Желаю успеха.
Тут у меня засигналила мобила; извинившись, я выудил ее из кармана, однако выходить из битком набитого помещения кафедры не стал. Оставалась надежда, что я был у Вениаминыча последним пунктом сегодняшней программы и когда он соберется уходить, можно будет сделать вид, что нам по пути.
— Алло?
— Ты не забыл? — не здороваясь, спросил мой отец. — В шесть. В пять ты должен быть дома: принять душ, побриться, переодеться к ужину.
— Да, папа. Я помню.
— Я звоню, потому что могу задержаться. Поможешь матери встретить гостей. — Он помолчал и добавил внушительно: — Будет Виолетта.
— Я помню, — повторил в уже молчащую трубку.
Отец — руководитель старой формации. С подчиненными он не церемонится. А я пребываю именно в этом статусе целых… да, в общем, с самого рождения. Пора бы привыкнуть.
Поискал глазами преподавателя: тот сидел за столом у окна, листал какие-то бумаги и, похоже, никуда не торопился. Жаль. К следующему разу нужно действительно ударно поработать, чтобы у Вениаминыча появился предмет для конкретного разговора. И тогда, если здесь опять будет тусоваться шумная толпа, предложить перенести этот разговор, например, в «Шар».
Так мы и сделаем.
Я направился к выходу и столкнулся в дверях ещё с одной институтской особой неопределенных занятий. Щуплая барышня едва не сшибла меня с ног, не предоставив шанса проявить себя джентльменом, влетела на кафедру и выпалила загадочную фразу:
— Уже дают!!!
И тут произошло невероятное: за считанные мгновения все многочисленные лаборанты и методисточки исчезли, будто слой летучего вещества при соприкосновении с воздухом. На кафедре стало удивительно просторно, как ни разу за все мои пять студенческих лет. Я обвел глазами заметно увеличившееся помещение — и встретился взглядом с Вениаминычем, который тоже не без веселого любопытства наблюдал этот химико-физический опыт.
— А нам с вами не дадут, Багалий, — сказал мой руководитель. — Даже обидно.
Он сбросил личину «зверя» и был настроен, пожалуй, чересчур несерьезно. Зато мы с ним наконец-то остались наедине. Момент истины; он самый.
Ознакомительная версия.
