Навстречу вышел седой секретарь; его стан с годами утратил гибкость, что придавало старику сходство с жестким сучком, способным, однако, к ходьбе. Приветственно пожевав губами, секретарь без ненужных проявлений любезности предложил Лутерину стул.
Лутерин сел. Его взгляд медленно блуждал по комнате, где по-прежнему было полно отцовских вещей. Взять хотя бы старинное кремневое ружье или огниво, картины и подносы, карты, медную лампу, астрономические инструменты. Моль и древесный червь хорошо потрудились над мебелью в кабинете. На столе секретаря стояло блюдце с засохшим куском пирога, вероятно, принесенным сюда еще накануне.
Секретарь опустился за стол и поставил локоть рядом с тарелкой с пирогом.
— Сейчас хозяин занят — близится церемония Мирквира. Но он должен скоро прибыть, — сказал секретарь. Потом, помолчав, кивнул и добавил, внимательно присматриваясь к Лутерину:
— Кажется, вы не узнаете меня?
— Здесь слишком яркий свет.
— Я прежний секретарь вашего отца, Эванпорил. Теперь я служу новому Владетелю.
— Вы скучаете по моему отцу?
— Трудно сказать, наверно, нет. И тогда, и теперь я просто выполнял административные обязанности.
Секретарь принялся разбирать бумаги на столе.
— Моя мать по-прежнему здесь?
Секретарь быстро взглянул на него.
— Да, здесь.
— А Торес Лахл?
— Мне неизвестно это имя, сударь.
Тишину в комнате нарушал только сухой шелест бумаг. Лутерин задумался, потом, когда дверь внезапно открылась, поднялся. Позвякивая поясным колокольчиком, в кабинет вошел высокий худой человек с узким лицом и черными усами. Запахнутый в плотный черный с коричневым плащ, он остановился, глядя на Лутерина сверху вниз. Лутерин принялся рассматривать незнакомца в ответ, гадая, кто он — явный или неявный враг.
— Что ж... вот ты и вернулся в мир людей, где, уходя, успел устроить немалый переполох. Добро пожаловать. Олигархия назначила меня сюда Владетелем — на должность, далекую от моего прежнего церковного сана. Я — глас государства в Харнабхаре. Климат ухудшается, а с ним ухудшается сообщение с Аскитошем. Как ты, возможно, уже заметил, нам поставляют провиант из Ривеника, в остальном военные связи несколько... ослабли...
Человек продолжал говорить, поскольку Лутерин не отвечал, а явно имел намерение слушать.
— Мы позаботимся о тебе, хотя не думаю, что тебе будет удобно жить в этом доме.
— Это мой дом.
— Нет. У тебя больше нет дома. Это дом Владетеля и всегда им был.
— Но благодаря моему поступку вы заметно разбогатели.
— Если говорить об имуществе, то да, это правда.
Повисла тишина. Секретарь принес бокалы с йядахлом. Лутерин взял один из бокалов, поразился глубине розового свечения напитка, но пить не смог.
Владетель, продолжая неловко стоять, одним глотком осушил половину бокала, выдав свою нервозность. Потом проговорил:
— Да, конечно, ты долгое время был оторван от мира. Значит, ты не узнаешь меня; верно?
Лутерин не ответил.
Досадливо хмыкнув, Владетель продолжил:
— Прародительница, ты не очень-то разговорчив, верно? Когда-то давно я был твоим военачальником, архиепископом-военачальником. Мое имя — Аспераманка. Я полагал, солдаты не забывают своих боевых командиров!
Тогда Лутерин заговорил:
— Ах, Аспераманка... «Пусть потеряют немного крови!»... да, теперь я вас узнаю.
— Невозможно забыть, как твой отец, возглавлявший в ту пору олигархию, приказал уничтожить мою армию ради того, чтобы удержать чуму за границами Сиборнала. Мы с тобой среди тех немногих, кому удалось избежать смерти.
Аспераманка пригубил йядахл и прошелся по комнате. Теперь Лутерин узнал даже обычную гневную складку бровей военачальника.
Лутерин поднялся.
— Я хотел бы спросить. Кем считает меня государство, святым или грешником?
Ногти Владетеля забарабанили по стеклу.
— После того как твой отец... умер, последовал период смуты в различных частях Сиборнала, населенных разными народами. С тех пор законы ужесточились — появились новые, которые должны провести нас через Вейр-Зиму, — но в ту пору все обстояло немного иначе. Сказать по правде, в тут пору народы испытывали особое чувство к олигарху Торкерканзлагу Второму. Его законы не пользовались... особой популярностью.
Поэтому олигархия распустила слух — по моему наущению, — будто тебе было поручено убить отца, чьи действия начинали выходить из под контроля Совета. К этому также добавляли, что ты уцелел во время бойни у Кориантуры лишь потому, что с самого начала был агентом олигархии. Благодаря таким слухам твоя популярность существенно возросла, и мы смогли преодолеть разброд и шатания.
— Значит, вы окружили мое преступление ложью?
— Мы просто использовали твой бесполезный и отчаянный поступок. Одним из итогов было вот что: государство официально объявило тебя... можно сказать, что и «святым», почему нет? — но точно героем. Твое имя обросло легендами. Хотя сам я всегда считал тебя грешником чистой воды. Для таких случаев мне достаточно моих прежних религиозных убеждений.
— И благодаря своим религиозным убеждениям вы сумели найти себе теплое местечко в Харнабхаре?
Аспераманка улыбнулся и потянул себя за усы.
— Я очень скучаю по Аскитошу. Но открылась вакансия — место Владетеля в провинции — и я принял должность... Как человек-легенда, как герой исторических книг, ты должен принять мое гостеприимство на одну ночь. Как гость, не как узник.
— А моя мать?
— Она здесь. Она больна. Она вряд ли теперь узнает тебя, так же как ты не узнал меня. Поскольку в Харнабхаре ты в своем роде герой, я хотел бы, чтобы завтра ты посетил со мной церемонию Мирквира, где будет присутствовать и Хранитель. Люди должны видеть, что мы не причинили тебе вреда. Будет устроен пир.
— Вы хотите меня немного откормить...
— Не понимаю. После церемонии мы сделаем для тебя все, о чем ты попросишь. Советую тебе отправиться из Харнабхара в ближайшую к столице провинцию и поселиться там.
— Хранитель тоже мне это советовал.
Он пошел навестить мать. Лорна Шокерандит лежала в постели, худая и неподвижная. Как и предупреждал Аспераманка, она не узнала сына. В ту ночь Лутерину снилось, что он по-прежнему в Колесе.
Следующий день начался с большого переполоха и звона колоколов. Непривычный запах еды достиг комнаты, где спал Лутерин. Он узнал ароматы блюд, отведать которые когда-то мечтал. Теперь же он мечтал о той скромной трапезе, к которой привык, о той пище, которую спускали к нему по узкому колодцу в гранитной стене Колеса.
Пришли рабы, чтобы помочь ему умыться и одеться. Он послушно делал то, о чем они просили.
