Ежка включила электросамовар. Он нестерпимо и непривычно блестел на столе под яркой лампой, на которую Ежка уже приладила на скорую руку абажур, Знал ли Дом раньше электричество? Никаких следов, по которым можно было бы сделать вывод, мне не попадалось. Я послушал трубку еще не подключенного телефонного аппарата. И газет с журналами надо будет выписать. По-моему, рядом с тем магазином под аистами есть и почта. А еще надо...
Я чувствовал, что меня захлестывает нестерпимый вал хозяйственных проблем. Заниматься - если придется - по всему видать, только мне. Чтобы не слышать отчетливого скрипа собственных мозгов, я подхватил ведра. "Воды принесу". На обратном пути, завернув за угол, увидел на крыльце сидящего мужчину. Это было настолько похоже на день, с которого все началось, что я поискал глазами красно-черную сумку. Но разумеется, не нашел.
В руке у Перевозчика был прутик, и он постукивал им себя по колену.
***
Из последнего разговора с Перевозчиком:
- Ну вот, я тебе все сказал. За вашу безопасность не беспокойся, вас не тронут. Ни те, ни эти. На первых порах поможет Хватов, а там уж сами. Ты получил все, что хотел, Игорь, согласись.
- Да. Все, что хотел.
- У скольких в твоем Мире несопоставимо меньше.
- Конечно. Я... мы благодарны.
- Правильно, что мы с тобой не стали звать остальных. Они еще не оправились от встрясок и переживаний.
- Вы не хотите с ними проститься?
- Кое-кто из них меня вообще не знает. Вряд ли для них это так важно. Для тебя, думаю, тоже не самое важное - прощаться с каким-то там Перевозчиком.
- Это не так.
- Что ж, возможно.
- Михаил...
- Его уже нет. Он вычеркнут из Мира, так как свое дело сделал.
- Я хотел только спросить, что будет с вами дальше? Вам - туда, во Второй Зал, в кресла Магистров, к их столу?
- Нет. Все девять кресел я уже прошел. В некоторых задерживаясь, некоторые пропуская. Перевозчику не обязательно задерживаться на каждой ступени. Что будет дальше... Если и ничего, что с того? Я уже столько раз умирал, что мне даже не будет досадно. Но любопытства я не утратил. Я болтаю слишком много.
- Но если Перевозчик принят, это должно что-то означать?
Рубиново светящиеся угли подернулись сизым пеплом. Точками в небе их повторяли звезды. С тропки на родник, возле которой был костер, мы отошли на взгорок, под которым начинался малинник.
- Малина в этом году у вас будет, - сказал Перевозчик. - Женя наварит варенья по рецепту мамы, нет?
- Да... может быть. Погодите, Перевозчик, вы не сказали главного. Ну ладно, мы тут как-нибудь устроимся. Не будут трогать... хорошо. Но как быть с нашими феноменами? Они сохраняются? А у кого их нет, то есть внешне никак не проявляют? Это остается? И как мне удержать их здесь, и стоит ли вообще это делать, если от предопределенного не уйти? К чему тогда весь смысл того, что я знаю... о каждом из них, ei о срок? И... - запнулся, - н я? Со мной - ничто не изменилось? Вы понимаете, о чем я говорю. Я... могу работать? И что будет тогда?
- Ты забыл, Игорь. Будущее Перевозчику недоступно, - мягко сказал он. - Если только совсем чуть-чуть. В гораздо меньшей степени, чем Певцу, который иногда это будущее создает сам. И не одному себе... Взгляни!
В темноте я скорее угадал, чем увидел, что Перевозчик поднятой рукой указывает на едва теплящийся рассветом горизонт. Впрочем, стоп, какой рассвет, малинник тянется с севера на юг, и зари над дальним его концом никакой быть не может.
- А там!
Над противоположным лесом, за Домом и остальными, занималась точно тикая же узкая светлая полоска. Она едва светилась, но отчетливо, видимо простым глазом расширялась в обе стороны по горизонту и нарастала вверх
- У живущих в твоем Мире, Игорь, есть неплохое поверье: для каждого человека имеется место, которое этому человеку неизвестно, но его можно увидеть во сне. Если человек тем или иным путем все-таки разыщет его и поселится, он будет счастлив до конца своих дней.
- Это был не сон. Где я увидел про Дом, про то, что...
- Значит, считай, что было наяву.
- Почему такая странная заря?
- Не заря.
Полосы охватывали теперь почти всю видимую окружность, а где горизонт заслонялся стеной леса, причудливо изламывались по контуру верхушек и шли будто прямо от них. В ракурс попала верхушка близкого столба, и огненная черта пробежалась по ней, обрисовав перекладиной, но так и не прервавшись. Ее свет был ровным и холодным. Так могли бы светиться гнилушки. Так же, но с зеленоватым оттенком, светится набравший за день энергию фосфор на стрелках часов.
И было тихо. Неправдоподобно тихо даже для обычной безветренной ночи. Всегда что-нибудь шелестит, скребется, хрустнет веткой. А тут в уши будто вставили пробки. Но голос Перевозчика рядом я слышал отчетливо, без искажений.
- Меня торопят, Игорь. Меня снова торопят... Вот теперь пришла мелодия. В ней было что-то от китайской. В ней было что-то от индийской. От татарской и от шотландской. В ней чередовались ноты без интервалов. И я бы не смог сказать определенно, где находился ее источник. Кроме меня самого, он, казалось, был всюду. Она не имела ритма. От завораживающих звуков ноги делались ватными. Перевозчик сказал еще что-то
- Не понимаю.
- Не надо за мной ходить. Слышишь, Игорь? Линия очерчивающего круг огня сомкнулась одновременно с обеих сторон. Куда ни глянь, по контуру горизонта в ночи провели будто широким люминесцирующим маркером. Он горел совсем не зловеще, не испускал флюидов страха. Я, во всяком случае, страха не испытывал. Только пересохло во рту да подгибались колени от навязчивого монотонного напева.
Так длилось секунд двадцать, полминуты. У меня хорошее внутреннее чувство времени. Да иначе Перевозчик бы не успел сказать мне то, что сказал.
А только он договорил и повернулся, и шагнул вперед и вниз по недлинному склону горки, замкнувшая нас черта взорвалась беззвучными прямыми лучами, тонкими и едва видимыми, устремленными в зенит и там же, в зените, переплетающимися. А потом эта накрывшая призрачная сеть вдруг оказалась совсем близко, совсем рядом, так что я мог дотронуться до нее рукой, а потом ничего не осталось. С нею оборвалась, как отсеченная, поющая октава.
Снова была обыкновенная живая теплая душноватая ночь. Звезды остались на своих местах, от костра светился один уголек, не было слышно треска сухой малины, который бы непременно произвел заступивший в нее человек, потому что стена ее стояла сплошь. Значит, там не было ни человека, ни кого-то другого.
И вновь, как той ночью в Крольчатнике, я не увидел, как они подошли к костру. Вновь все тут. Сема раздувает угли, Юноша привычно держится плечо в плечо с Ларис Иванной, Ксюха и Наташа Наша стреляют глазами. Трясущийся Кузьмич едва не ухватил меня за руку.
