это связано.
Следующим утром его разбудил противный и громкий звонок надоедливого будильника.
Полная симуляция обычной жизни. Альберт вскочил. Надо бежать. Начался рабочий день, полый забот, трудов, сложных расчётов. Только так можно удержать в стабильном состоянии ум. Надо нагружать его, он должен устать, чтобы через несколько дней отправиться в зону покоя.
Альберт больше не думает над своей жизнью. Некогда. Надо умыться, заварить кофе, натянуть одежду и выйдя на улицу, слиться со всеми в общем потоке. Нельзя опоздать.
Весь день надо трудиться, быть подгоняемым бесконечными замечаниями и придирками начальника, и всё только для того, чтобы мозг продолжал работать, утоляя тем самым жажду к деятельности.
Через неделю Альберт буквально молит: «Покой, дайте мне покой!».
И вот, снова море и пальмы, и ступни щекочет мягкий белый песок. Альберт сидит на берегу, играя с волною.
Что же делать?
Альберт хлопает в ладоши.
— Давид, Давид, — зовёт он.
— Я здесь, — отзывается голос.
— Ты можешь показать мне моё прошлое, момент смерти? Разблокируй доступ.
— Хорошо, — отвечает Давид.
И вот уже Альберт видит последние мгновения собственной жизни, момент, когда сердце его останавливается. Грустно. Альберт всё вспоминает — боль, долгую болезнь. И вот заключительные кадр — он видит своё тело со стороны, затем сверху. Он не такой, как сейчас, не полный сил. Внизу седой измождённый старик. После этого — темнота. Запись обрывается.
Альберт вздыхает.
— И так у всех? — спрашивает, наконец, он.
— Да, — отвечает Давид. — Конец всегда один.
— И вы думаете, что дальше начинается какая-то иная жизнь, вне тела?
— Уверены.
— Но какая именно, вы знаете?
— Нет. Так и не смоли продвинуться дальше этих кадров. Но то, что жизнь продолжается, это факт.
— Вы можете гарантировать, что душа настоящего Альберта обрела покой?
Давид молчит, затем отвечает:
— Нет, мы этого не знаем. Быть может, она обретёт свой покой только с вашим исчезновением.
— Мне надо подумать, — произносит Альберт.
Он бредёт по кромке вдоль моря. Волна то отбегает, то отступает, лижет ноги.
«Неужели он надеется, что я соглашусь исчезнуть?» — думает Альберт. Воспоминания не доказывают ничего. Может быть, где-то там в ином пространстве продолжает существовать другой Альберт, но я-то тоже жив. Лучше жить в том аду, в котором мозг перегружен работой, но всё же жить.
Да, предположим, он цифровая копия — но сам-то себя он ощущает человеком. Расстаться с бытием? Всю свою сознательную жизнь Альберт желал лишь одного — бессмертия. Неужели все труды его напрасны, и он добивался того, что уже и так существовало?
Альберт бредёт, обходя остров по периметру снова и снова. Он ходит кругами. В те моменты, когда картинка перед глазами пропадает и наступает темнота, Альберт опускается на воду и пытается не думать. Он просто подставляет своё тело небу и солнцу. Кода зрение возвращается, он продолжает движение и снова к нему возвращаются многочисленные вопросы.
Он успел за свою жизнь в теле создать нечто уникальное, но опять вынужден думать о смерти? Почему? Зачем?
Вечером Альберт бредёт в ресторан. Он заказывает бутылку самого крепкого алкоголя, выпивает, заказывает снова.
Наконец, он хлопает в ладоши и зовёт:
— Давид, Давид!
— Расскажи мне, как вы живёте. Что происходит там, в вашем будущем? — просит Альберт Давида, поддерживая ослабевшими руками голову.
— Сложно объяснить, — начинает Давид. — Вам, наверно, совершенно будут не понятны ни наши технологии, ни образ жизни…
— Но моя система? Она до сих пор существует. Вы продолжаете сохранять цифровые копии себя в виртуальном пространстве.
— Нет, — отвечает Давид.
— Как?!
— Понимаете, благодаря вам, благодаря тому, что мы теперь знаем, что жизнь после смерти тела продолжается, нам это не нужно. Вам будет сложно это принять, но мы верим в Бога.
— Это невозможно! Вы… Вы мои потомки. Вы должны были развивать науку, а вы вернулись в средневековье.
— Мы вернулись к первоисточнику всех наук. За наши знания не беспокойтесь, наука развивается. Я бы мог рассказать вам, какие источники энергии мы открыли, какие технологии внедрили в нашу жизнь, какие планеты освоили, но ваш мозг этого не выдержит. Это слишком сложно для вашего понимания.
— Не понимаю, не понимаю… — обхватив голову, твердил Альберт. — Как можно верить в Бога?
— Сначала мы поверили, благодаря вам, в загробную жизнь… Отправляйтесь спать.
Проснулся Альберт утром от звука назойливого будильника. Три дня он провёл в напряжённых трудах, времени думать о своей жизни не было. Но как только Альберт снова оказался среди пальм, вопросы вернулись к нему?
Что делать? Для чего я жил? Почему сейчас живу?
— Давид, Давид… — неустанно хлопал Альберт в ладоши.
Он добился того, что его пра-пра-правнук открыл ему доступ ко всем воспоминаниям.
Теперь жизнь Альберта была чередой периодов тяжкого труда в сером городе и утерянного покоя среди пальм.
Альберт неустанно рассматривал свои воспоминания. Он узнал, что и отец Давида уже разговаривал с ним. И Давид уже несколько раз приходил к Альберту с предложением всё окончить. Но каждый раз Альберт отвечал отказом. Он хотел жить. Доступ к этим воспоминаниям был раньше предусмотрительно заблокирован, и каждый раз Давид начинал разговор с Альбертом яко бы заново. Но и в этот раз Альберт чувствовал, что, несмотря на все аргументы, он хочет жить.
Срок пребывания его в зоне покоя сократился до полудня. Он успевал только проснуться, дойти до кромки моря, и потом сразу же вынужден был просыпаться от резкого звука будильника.
Пребывание в трудовой зоне увеличилось до трёх недель. Но даже в том аду, когда, понукаемый всеми, обременённый работой, Альберт был лишён времени даже на то, чтобы принять пищу, он всё равно хотел жить. Его согревали мысли о покое, пальмах, море, счастье. Когда знаешь, что попадёшь хоть ненадолго на желанный остров, жить легче.
Но как только Альберт оказывался возле моря, среди пальм, тут же его начинали одолевать те вопросы, на которые размышлять в городе не было времени.
Это была изматывающая, сложная, но всё-таки жизнь. А то, что предлагал всё настойчивее Давид, было, фактически, уходом в полное небытие. Давид был на это не согласен.
Он метался между городом и островом, пока пребывание в зоне покоя не сократилось до получаса.
Тогда, он вызывал Давида и сказал ему два слова:
— Я согласен.
— Вы уверены? — удивился Давид. — Вы столько сопротивлялись, почему теперь вы согласны?
— Я много думал, — начал Альберт. — Мне мало, мало той жизни, что у меня теперь. Я хотел покоя, но, в то же время, мне не нужен покой, в котором я не обладаю свободой. Я не имею возможности думать столько, сколько
