Какие все-таки неприятные интонации у этого типа. На месте составителей программы я бы подобрал более приятный тембр. Посмотреть бы, как выглядит этот горе-гипнотизер. Мне он почему-то представляется Антоном — тем самым самоистязателем, с которым я познакомился вчера в метро и который убежден в том, что знает все на свете...
— Два-а-а...
Ох, и надоела же мне эта бодяга — сил больше нет!.. Аж зевота напала — рот так и раздирается, словно воздуха не хватает... Наверное, сейчас надо выключить компьютер и завалиться спать...
— Три!
Бумс!
Что такое? Ничего не понимаю... Где я? Что это было? Словно мигнул на секунду свет настольной лампы, причудливо дробящийся через многогранную призму — тоже, кстати, входящую в гипнокомплект.
И ощущения какие-то странные — будто я очнулся от глубокого сна.
Сколько сейчас времени?
Черт, не может быть!.. Неужели словно корова языком слизнула целых полчаса? Значит, получилось?!
Ну-ка, посмотрим, что я там наговорил, находясь в отключке?
«Перемотаем» назад цифровую аудиозапись, которая должна была включиться на счет «три».
Принцип допрашивания самого себя под гипнозом довольно прост. Специальная компьютерная программа все делает сама. Надо лишь перед сеансом ввести в нее те вопросы, которые ты хотел бы задать своему подсознанию, а потом включается алгоритм чередования «вопрос — ответ». Ответы пишутся в отдельный файл. Потом этот файл объединяется с файлом-вопросником — и вот вам, пожалуйста, диалог со своим внутренним голосом. Классический случай раздвоения сознания. Остается лишь надеяться, что диалог этот имеет смысл.
Ф-фух, поехали!
«— Ты крепко спишь, но ты отлично меня слышишь и понимаешь, не так ли?
— Да, я тебя слышу.
— И ты можешь выполнить любую мою просьбу?
— Да, могу.
— Давай проверим. Представь, что перед тобой стоит машина, которая сбила Виктора Полышева и еще несколько человек на Владивостокском проспекте возле дома номер сто пятнадцать. Какой она марки?
— Это «Тойота».
— Ты видишь ее номерной знак?
— (После паузы.) Да, вижу.
— Назови мне номер этой машины.
— Девятьсот семнадцать у-эн-бэ, серия... — (Еще, пауза.) — сто девяносто девять...»
Я ошалело помотал головой.
Я специально устроил себе такую проверку, потому что в свое время, сколько ни силился, но так и не смог вспомнить номер той «Тойоты». У меня всегда была плохая память на цифры. Интересно, неужели сведения об этом записаны где-то в скрытом файле моей памяти? Завтра надо будет проверить...
«— Хорошо. Вспомни тот день, когда сестра повела тебя на кладбище, где ты узнал о гибели своих родителей. Представь, что сегодня — тот самый день. Тебе шесть лет. Вот вы с сестрой подходите к могиле, над которой виднеются фотографии твоих отца и матери. Что делает Алла?
— (Голос меня-отвечающего меняется. Он остается прежним по тембру, но звучит с детскими интонациями.) Она... она плачет. И еще она стоит на коленях прямо на земле.
— А потом?
— А потом она мне сказала, что их больше нет. Что они упали на самолете и разбились. Насмерть. И папа, и мама.
— А потом?
— (Пауза.) Я... побежал.
— Куда ты побежал?
— Не знаю. Там были кусты. И сырая глина. И трава.
— И что ты там делал?
— Я упал на траву и стал плакать.
— А потом?
— (Длинная пауза.) Я не хочу... Я не хочу это вспоминать!
— Ты должен это вспомнить. Что ты сделал?
— (Всхлипывания.) Я... не хотел ее убивать. Но она сама мне подвернулась. Она была такая противная! Вся грязная, и шерсть с нее слезала клочками... Я не знаю, как это получилось. Но я взял камень и стал бить ее — по голове, по хребту, по животу. Она сначала сильно орала, а потом перестала... И я понял, что убил ее.
— Зачем ты это сделал?
Я не знал, что я расскажу сам себе, но на всякий случай включил в программу и этот вопрос.
— Мне стало обидно. Такая вонючая помойная тварь живет, а мои мама и папа умерли. Это же несправедливо, верно?
— А что было потом?
— Я заревел и стал кричать.
— Ты помнишь, как именно сделал это?
— Да. Я кричал так...
В колонках внезапно стало тихо, и я уже решил, что запись прекратилась раньше времени. Однако стоило мне протянуть руку к клавиатуре, как я был оглушен истошным воплем:
— Эй, Бог, я не люблю тебя! Потому что ты сам никого не любишь! Но все равно, если ты есть, сделай так, чтобы больше никто не погибал! Пожалуйста! Хоть один раз стань не злым, а добрым! Ты слышишь меня, Бог?
И вновь воцарилась тишина, лишь изредка прерываемая судорожными всхлипываниями. А потом голос «гипнотизера» принялся проговаривать формулы выведения из транса.
Я закрыл программу и бессильно откинулся на спинку кресла.
Значит, Антон все-таки был прав. По крайней мере, в главном он не ошибся.
Потрясенный потерей родителей, я загадал желание, которое исполнилось. И это была не обычная детская прихоть в виде игрушки, множества сладостей и прочего. Я попросил Бога сделать так, чтобы люди больше не погибали — и смерти не стало.
Значит, я и есть тот самый Всемогущий, которого искала все эти годы Профилактика?
А Антон, стало быть, другая ипостась Бога — он знает все. Или, как он сам уточнил, «почти все».
«Почему — почти?» — спросил я его вчера.
«Потому что я еще не достиг реального совершенства, — ответил он. — Мои знания распространяются только на Землю. И то лишь тогда, когда я испытываю боль».
«Ну, хорошо, — сказал тогда я — идиот, ни на йоту не поверивший этому странному человеку с больными глазами и нездоровым цветом лица. — Допустим, я и есть Всемогущий. Но почему же не исполняется ни одно из моих желаний? Вот я хочу, скажем, чтобы сейчас мгновенно настало лето — и где же оно?»
«Условие, — печально сказал он. — Чтобы твои желания исполнялись, Альмакор, ты должен выполнить одно условие».
«Какое? — спросил я. — Тоже довести себя до недержания мочи, как Ярослав? (К тому моменту я уже успел рассказать Антону о Лабыкине и его странной способности переноситься в мир, изображенный на фотоснимках.) Или постоянно колоть себя иголками, как ты?»
«Нет, у тебя — свое условие. Причем такое... необычное и даже, я бы сказал, жуткое...»
«Ну, давай колись, — поторопил его я. — Выкладывай, что мне мешает стать Всемогущим».
Но Антон молча отвернулся. Потом сказал, глядя куда-то в пространство:
