— Что здесь происходит? — громогласно и по возможности строго спросила Зойка.
На родной голос все обернулись.
— Зоенька Александровна! — вроде бы даже удивилась дежурная регистраторша Лена. — А мы думали, вы ушли.
— Куда это я ушла? Среди бела дня…
— Ну и что такого? Клиентов же нет. И никогда не будет! Разве директор вам не сказал?
— Какой директор? Он болен.
— С утра был здоров. Он сказал: Москва закрыта для приезжих навсегда. Но мы все равно на посту — работа есть работа.
Ничего не понимая, Зойка посмотрела по сторонам. Холл был пуст. Ни людей, ни чемоданов, ни сумок с пожитками. У автоматических дверей отеля дремал на стуле гнида швейцар, а не меньшая гнида гардеробщик, вообще безработный по случаю тепла, за своим барьером хлебал чего-то из эмалированной кастрюльки, пороча тем самым репутацию заведения. Свет в ресторане, обычно горевший денно и нощно, был потушен, хотя на кухне, слышала Зойка, повара чем-то гремели, кого-то собирались кормить.
Сознавая себя последней идиоткой, Зойка задала девочкам вопрос:
— В отеле кто-нибудь остался?
— Ни-ко-го! — весело отчеканила Лена. — Все съехали. Москва закрыта! И для иностранцев тоже! Ой, Зоенька Александровна, вы представляете счастье какое? Да я всю жизнь об этом мечтала!
— И я, — сказала кассирша-мама, возвращаясь к детективу.
— И я, — подтвердила старшая смены, вновь легко переезжая в Бразилию.
— И я, и я, — хором согласились ее помощницы и тут же продолжили взаимолюбопытный разговор о-чем-только-ни-попадя.
Почему же я никогда о том не мечтала, машинально удивилась Зойка, а ответил ей Свен, невесть откуда взявшийся посреди холла.
— Потому что ты единственный нормальный человек в этом доме, наконец-то на «ты» перешел.
— Единственный? — не поверила Зойка.
— Ну преувеличил, ну еще двое-трое… Я прошел по всем срезам эксперимента.
— Без меня?
— Тебе было бы больно. Я же понял: тебе было больно! И у реки, и в доме, и на улице, и у насыпи…
— Это моя боль!
— Она и так постоянно с тобой. Зачем лишний раз бередить?
— Ты же не спрашивал, когда начинал эксперимент. А я говорила: не надо, все зря, мы разучились хотеть. Помнишь? Все наши желания можно пересчитать по пальцам, они просты и неинтересны пришельцам со звезд.
— Я помню. Но я — то ждал иного… Вы находитесь на очень низком пороге желаний. Знаешь, я впервые сталкиваюсь с технически развитой цивилизацией, которая не решила проблемы потребления даже в первой фазе.
— В первой — это когда едят не вдоволь, одеты не в радость, счастливы не от души, так?
— Можно и так…
— И как же нам эту фазу проскочить? Объясни, Свенчик, сделай милость, вы же там, в галактике, все-о-о знаете…
— Всего не знает никто. Разве что Бог… А как проскочить?… Я бы очень хотел вам помочь, Зоя, но — увы — первую фазу все проходят самостоятельно.
— А потом являетесь вы и осыпаете нас из рога изобилия.
— Случается…
— А вот вам! — И Зойка продемонстрировала Свену непристойный интернациональный жест, который, как ни странно, был вполне понятен галактическому скитальцу.
Во всяком случае, отреагировал он адекватно:
— Мы-то отойдем, нам-то что… Но чтоб совсем без нас — тут, Зоя, пахать надо. И хотеть пахать. Такое вот простенькое желание.
— Я что, не хочу?
— Ты — да. А они? — кивнул на Зойкиных девочек.
Он был прав, эти — не хотели.
И что это такое они сочинили: Москва закрыта, отель пустой, сами мышей не ловят. Стоит на пару часов отлучиться, как на тебе — сюрприз с конфеткой! А директор откуда возник? У него ж температура…
— А ну, кончили перекур! — гаркнула Зойка и вмазала кулачком по регистраторской стойке, чуть куклу не выронила, да так неловко вмазала, что в глазах потемнело.
Извините за очередной штамп, но в глазах у Зойки потемнело буквально.
— Зоя Александровна, что с вами? — продрался сквозь боль голос Лены.
Зойка открыла один глаз и узрела личико регистраторши, а сзади — еще чьи-то лица, и шум услышала, знакомый до дрожи шум прибоя, столь странно характерный для больших и людных помещений — вокзалов, гостиниц, аэропортов.
Людных?
Открыла второй глаз и уже в оба увидела любимый холл, привычно набитый почтеннейшей публикой. И чемоданы имели место, и сумки с пожитками, и из ресторана шел мощный стеб, и магазины вовсю работали, и гнида швейцар препирался у входа с двумя оперативниками в штатском: то ли они кого-то не того пустили, то ли он кого-то того не пустил.
Откуда народ? Москва-то закрыта…
И засмеялась: Свен. Эксперимент, дура ты, Зойка, закончился не четверть часа назад, когда отель опустел, а только что, сию секунду. А пустой отель — это еще одно желание, точнее — не одно, не одно, как ни грустно…
Вот теперь уже Зойка полностью пришла в себя, овладела, как говорится, ситуацией.
— Который час? — для начала спросила.
— Семь без пяти, — испуганно ответила Лена.
Ее действительно пугали метаморфозы, происходящие с начальницей: то она, видите ли, помирает, то орет, то зачем-то время спрашивает, когда вот они, часы, над лестницей.
— Как семь без пяти? — добавила ей страхов Зойка. — Так поздно?!
— Товарищ из управления сказал, что совещание в главке затянулось.
— В главке? Какой товарищ?
— Тот, что с вами утром был. Свен Петрович. Очень симпатичный… — Это она польстила начальнице: мол, правильный выбор, Зоенька Александровна, мол, не теряйтесь зря, мол, хомутайте симпатичного, коллектив одобряет как один.
— Петрович?… Как мило… И куда же он подевался?
— Ну буквально за минуту до вас уехал. Сказал, что у него авиарейс, что ему еще собраться нужно… А куда он летит, если не секрет?
— Не секрет, — отрезала Зойка. — На альфу Центавра.
И вероятно — правду сказала. А Лена обиделась. Надула губы, зашла за барьер и через окошко протянула Зойке конверт:
— Он вам тут записку оставил.
Зойка схватила конверт — обычный, семикопеечный, со впечатанной маркой, — достала сложенный вдвое листок.
«Времени минуло больше, чем я думал, — писал Свен. Не лазером, не каким-нибудь светопером, а обычным шариком на обычном гостиничном бланке. — Его у меня — кот наплакал. Прости, что обеспокоил: я появился на Земле слишком рано. У вас есть настоящие желания, я понял, я знаю, но спрятаны они так глубоко, так далеко, что вы о них и сами не ведаете. Вытащить их я не смог, а что вытащил — сама видела. Жаль, не было детей: у них — другой уровень, выше… Если хочешь, забудь и обо мне, и об эксперименте. Просто скажи: «Я ничего не хочу помнить!» — и твое, последнее для меня, желание будет выполнено. А лучше — помни, это всегда лучше. Жаль, что я должен уйти. Спасибо тебе, что не бросила меня…»
