– Ста-а-ая-ать!
Багровым пламенем полыхнуло все позади него, он выбросил руки с хищно скрюченными пальцами вперед, и гигантский корабль дрогнул, прервал уверенный плавный подъем. Затрясся, начал уходить вбок… Жилы на руках Славутича вздулись, задымилась одежда, ноги начали погружаться в землю. Земля треснула, показался черный дымящийся камень, уперся в стопы, охватил. И быстро пошел вверх! Чудовищный черный клык, вспарывающий стонущую планету, потянулся ввысь, а на острие вытянул напруженные в хватающем жесте руки человек. Но вот корабль затрясся сильнее, воздух задрожал свиристящим пронзительным звуком и пошел – пошел от земли, окутываясь зелеными сполохами. Низкие серые облака засветились зелеными зарницами.
– Ста-а-аяя-ать! – отчаянно взревел человек на раскаленной черной скале, его одежда вспыхнула, пламя охватило волосы, он вытянулся струной, вибрируя в последнем усилии.
– Останови! – донесся до него слабый крик женщины у подножия скалы. Она приподнялась, протянула руку к нему…
А корабль, словно подстегнутый конь, уходил вверх. Тучи разорвались на бесформенные ошметки, и корабль вознесся в холодеющее звездами небо.
– Аааааааа! – вопль отчаяния сотряс окрестности. Лопнула земля, и огромные пропасти располосовали подножие утеса. Взметнулась лава, плеснув в стороны. И с вершины утеса, как пылающий болид, вниз понеслась человеческая фигурка. Гулко чавкнула лава, земля сомкнула края бездны, и горестный крик женщины взвился в небо. А корабль через мгновение исчез в далекой прощальной вспышке.
Даша очнулась утром от шевелений вокруг, поцарапываний и ползаний по телу. На замерзшей траве повис иней, окрест валяются еще не застывшие, пахнущие серой и мышьяком обломки лавы. Вокруг расселись белки, крысы, мыши, лисы, птицы… много. Сидят, смотрят. Она прижала руку к груди, почувствовала, что рана затянулась… На глаза навернулись слезы:
– Хорошие вы мои… Это что же, вы меня грели ночью? – Она села, с трудом выпрямилась. Погладила ластящуюся лису, которую тут же ревниво попытался оттеснить жилистый заяц, полез на колени, царапаясь худыми когтистыми лапами. – Хорошие… Но все зря, все зря… улетели создатели и забрали… да, забрали. И профессор… Слава… поги-иб!
Она снова рухнула на землю, стукнула ладонью, раз, другой… Животные хором заскулили, зацокали, горестно запищали…
Тоскливые стенания не сразу перекрыл низкий звук, словно басовая струна вплела мелодию… А потом низкое похоронное гудение заполнило окрестности. Клочковатые неопрятные тучи, обходившие горячий черный пик, расступились, и вниз плавным виражом спустилась меньшая копия вчерашнего стартовавшего корабля-кургана.
С шелестом верх развернулся и сложился, словно веер, в плоский блин. Завис над почвой. С центра ступил высоченный блестящий киборг. Сияющая белизна, плавным изгибом устремленные ввысь заостренные крылья. Трава не шелохнулась под раздвоенной стопой. До него пара десятков шагов, девушка подтянула ноги, со страхом и непониманием глядя на него. Звери разом отозвались на ее эмоции хором ворчания, рычания, сдвинулись вокруг, нахохлились. Лисы синхронно выступили вперед, пара волков вторым фронтом подтянулись, оскалились. Но их всех опередила… маленькая крыса, с истерическим визгом устремившаяся навстречу. Словно камикадзе или шахид, нагруженный тонной взрывчатки.
– Лариска! Стой! Он хочет что-то сказать…
Но упрямая крыса как-то отбила неумелый мыслительный приказ, неслась, как крылатая ракета…
С замиранием сердца Даша увидела, как та молниеносно вскарабкалась по чешуйчатой ноге, по выступам и складкам поверхностного функционального орнамента, на широкое плечо, там шея, огромные бесстрастные глаза с тремя зрачками… и крошечные, но твердые крысиные зубы, хоть один укус… Но крыса потопталась на плече и замерла фигуркой с задранным струной хвостом! Нацелилась… против! Птиц, лис, волков, Даши…
Киборг поднял длинную гибкую руку и почесал пальцем крысу под горлом.
– Ну, спокойно, спокойно… О как, блох уже завела… ну ты даешь, знаешь же, не люблю блох!
– Профессор? Слава? – Дарья неуверенно шагнула вперед. Звери разом сели, отреагировав хором недоуменного поскуливания. И ведь не укроешь эмоции… – Ты же бросился в пропасть, и лава… и земля сомкнулась… и…
– Детка, это был последний шанс попасть на корабль. Я осознал, что мне посулили прямой переход, помнишь, в прозрачном саркофаге лежало новое тело, готовое к вселению. Вот я и перешел. Правда, не аккуратненько-технологично, а грубой, хоть и обычной, дорогой смерти – очень, надо сказать, неприятной дорогой. Очнулся в новом теле, изрядно удивив создателей.
– Но не остался, как он говорил? Или ты сейчас…
– Они весьма удивились, – кибороид засмеялся было хрустальным смехом, но сразу изменил тембр-модуляцию на голос профессора.
– И согласились подождать?
– Все сложнее и одновременно проще. Я не оставил им выбора – напрямую вышел на разум капсулы, тем самым убедил ее произвести очередной реверс.
– Реверс?
– Такое уже бывало. Временно из памяти капсулы изымаются все сущности-пилоты семени.
– Семени?
– Да, семени разума. Они называют его Вседержителем. Пришлось их выделить из свободного мира капсулы и заключить в стандартные тела пилотов. Такие, как сейчас у меня. Вседержитель создал для них небольшие замкнутые пространства, где сознание у них движется циклично по кругу, в котором постоянно стирается прошлое. Нечто вроде склероза, который они хотели устроить человечеству. Жестко, но зато они не прерываются. Тем временем человечество постепенно подтянется до полного овладения разумом. Его наконец перестанут тревожить искусственно инициированные катаклизмы.
– Но что теперь делать?
– Теперь начинается настоящая работа. Нужно будет сотворить аналогичную базу для всего комплекта человеческих программ. Начнем, пожалуй, с инициации у некоторых людей лейкоцитов…
– А тебя не угнетает понимание, что мы по сути… программы?
– Нисколько. Напротив, угнетало наличие необходимой абстракции – души, без которой все бессмысленно. И угнетала альтернатива – никчемности и бессмысленности бытия. Теперь же я вижу мудреные программы, подпрограммы, но в которых можно разобраться, понять, менять, пусть они и написаны гравитационными полями на вакуумных флуктуациях.
