Цериалис вытаращил глаза.
— Ты уверен?
— Попробуйте, — сказал Эверард. — Поторгуйтесь с нею так же, как с вождями-мужчинами. Я смогу быть посредником между вами.
Цериалис покачал головой.
— Нельзя оставлять ее на свободе. Слишком опасно. За ней нужен глаз да глаз.
— Но не рука.
Цериалис моргнул, потом хохотнул.
— Ха! Понимаю, что ты имеешь в виду. У тебя дар забалтывать людей, Эверардус. Верно, если мы арестуем ее или сделаем нечто подобное, то получим новый всплеск восстания. Но что, если она спровоцирует нас на такие действия? Откуда нам знать, как она поведет себя дальше?
— Все будет в порядке, как только она примирится с Римом.
— Но чего стоит ее слово? Я знаю варваров. Переменчивы, как ветер. — Очевидно, генерала не заботило, что эмиссар варваров может принять оскорбление и на свой счет. — По моим сведениям, она служит богине войны. А если Веледе придет в голову, что ее Беллона снова жаждет крови? У нас на руках будет еще одна Боадицея.
«Твое больное место, да?»
Эверард отхлебнул вина. Сладкий ароматный напиток теплой волной разлился по горлу, напоминая о лете, о южных землях и отвлекая от разыгравшейся снаружи непогоды.
— Давайте попытаемся, — предложил он. — Что вы теряете, обменявшись с ней посланиями? Я уверен, соглашение, которое всех устроит, возможно.
То ли из суеверности, то ли ради красного словца Цериалис ответил на удивление спокойно:
— Все будет зависеть от богини, так?
17
Над лесом тлел ранний закат. На фоне заходящего солнца сучья выглядели как черные кости. Под зеленоватым холодным небом, таким же холодным, как свистящий над землей ветер, отражали закатный багрянец лужи в полях и на пастбищах. Пролетели вороны. Хриплые крики слышались еще долго после того, как их поглотила тьма.
Крестьянин, таскавший сено от стога к дому, задрожал, но не от непогоды: он увидел проходящую мимо Вел-Эдх. Не то чтобы она таила зло на людей, но Вел-Эдх общалась с Властителями и сейчас шла из святилища. Что она там услышала? Уже несколько месяцев никто не осмеливался заговорить с нею, как часто бывало раньше. Днем она бродила по своим владениям или сидела под деревом, размышляя в одиночестве. Такова была ее воля — но почему? Времена наступили мрачные, даже для бруктеров. Очень многие из них вернулись домой из земель батавов и фризов с рассказами о бедах и страданиях или не вернулись совсем. Неужто боги отвернулись от своей служительницы? Крестьянин пробормотал заклинание и ускорил шаг.
Вскоре перед глазами Веледы появились неясные очертания ее башни. Воин на страже отвел в сторону копье. Она кивнула и открыла дверь. В комнате у небольшого огня, скрестив ноги и соединив ладони, сидели двое рабов. Дым, ища выход, вился по комнате и ел глаза. Их дыхание смешивалось с этим тусклым при свете двух светильников туманом. Рабы вскочили на ноги.
— Желает ли госпожа есть или пить? — спросил мужчина.
Вел-Эдх покачала головой.
— Я иду спать.
— Мы будем охранять ваш сон, — произнесла девушка.
В этом не было нужды. Никто, кроме Хайдхина, не посмел бы непрошеным подняться по лестнице, но рабыня была новенькой. Она отдала госпоже один из светильников, и Вел-Эдх пошла наверх.
Сквозь окно, затянутое тщательно выскобленной пленкой из коровьей кишки, проникали остатки дневного света, горело пламя. Тем не менее верхнюю комнату заполняли густые тени, а вещи казались притаившимися троллями. Не желая еще забираться в постель, она поставила светильник на полку и, плотно запахнув одежду, села на свой высокий трехногий колдовской стул. Взгляд ее остановился на колышущихся тенях.
Внезапно в лицо дунуло порывом ветра, пол дрогнул от неожиданной тяжести. Эдх отшатнулась. Стул с грохотом отлетел к стене. У нее перехватило дыхание. Из шара над стоящим перед ней рогатым предметом исходило мягкое сияние. Сзади располагались два седла — скрытый под железом бык Фрейра и на нем богиня, забравшая у него этого зверя.
— Найэрда, о, Найэрда…
Джейн Флорис слезла с роллера и приняла величественную позу. В прошлый раз, застигнутая событиями врасплох, она была одета как обычная германская женщина Железного Века. Тогда это не имело значения, и, вне всякого сомнения, Эдх сохранила в памяти более впечатляющий образ. Но для этого визита она подготовилась, как следует: великолепное платье, сверкающее белизной, играющие блеском драгоценности на поясе, сетчатый узор на серебряном нагрудном украшении, волосы под диадемой заплетены в янтарно-золотые косы.
— Не бойся, — заговорила Флорис на диалекте, которым Эдх пользовалась в детстве. — Но говори тише. Я вернулась, как обещала.
Эдх выпрямилась, прижала руки к груди, переводя дыхание. Ее глаза на аскетичном лице казались огромными. Капюшон сполз с головы, и на свету блеснули серебристые пряди. Несколько секунд она приходила в себя. Затем, удивительно быстро ею овладело спокойствие — вернее, готовность принять все, что скажет богиня.
— Всегда знала, что ты должна появиться, — наконец заговорила она. — Я готова идти. — Затем добавила шепотом: — Давно готова.
— Идти? — спросила Флорис.
— Вниз, в царство мертвых. Ты проводишь меня во мрак и покой. — Затем на лице ее отразилось беспокойство. — Разве нет?
Флорис напряглась.
— Жертва, которой я жду от тебя, труднее смерти.
Эдх помолчала, прежде чем ответить.
— Как пожелаешь, я не боюсь страданий.
— Я не причиню тебе зла! — торопливо произнесла Флорис, затем снова обрела должную суровость. — Ты много лет служила мне.
Эдх кивнула.
— С тех пор как ты вернула меня к жизни.
Флорис не смогла сдержать вздоха.
— Боюсь, что к жизни ущербной, изломанной…
— Ты спасла меня не зря, я знаю. Ради всех остальных, ведь так? Повсюду женщин насилуют, мужчин убивают, похищают детей, сажают на цепь свободных людей. Я должна была призывать к уничтожению Рима, разве нет?
— Ты уже не совсем уверена в этом?
На ее ресницах заблестели слезы.
— Если я ошиблась, Найэрда, почему ты не остановила меня?
— Ты не ошиблась. Но, дитя, послушай… — Флорис протянула руки.
Словно и в самом деле маленькая девочка, Эдх взяла их в свои, холодные и слегка дрожащие руки. Флорис глубоко вздохнула. Полились величественные слова:
— Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать насаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.
Эдх с благоговением смотрела на нее.
— Я поняла тебя, богиня.
— Это старая мудрость, Эдх. Слушай дальше. Ты хорошо потрудилась, засеяла почву для меня, как я хотела. Но работа твоя не закончена. Теперь нужно собрать урожай.
— Как?
— Благодаря решимости, что ты пробудила в нем, народ в западных краях будет воевать за свои права, пока наконец римляне не вернут им отобранное. Но они, римляне, все еще боятся Веледы. До тех пор пока есть страх, что ты снова можешь призвать людей к войне с ними, они не решатся увести войска. Настало время для тебя от моего имени призвать людей к миру.
Эдх в восторге воскликнула:
— Тогда они уберутся вон? Мы избавимся от них?
— Нет. Они будут собирать налоги и оставят наместников, как раньше. — Флорис поспешно добавила: — Но они будут подчиняться закону; а жители на этой стороне Рейна получат прибыль благодаря торговле и послушанию законам.
Эдх прикрыла глаза и закачала головой, сжав пальцы в кулаки.
— Не полная, не настоящая свобода? Мы останемся не отомщенные? Богиня, я не могу…
— Такова моя воля, — настойчиво сказала Флорис. — Повинуйся. — Она снова смягчила голос. — А для тебя, дитя мое, будет награда, новый дом в спокойном и удобном месте, где ты будешь заботиться о моем святилище, которое отныне станет святилищем мира.
— Нет, — уперлась Эдх. — Ты… ты должна знать — я дала клятву…
— Говори же! — воскликнула Флорис. И спустя мгновение: — Объяснись наконец сама с собой.
Дрожащая, скованная женщина перед ней снова обрела равновесие. Эдх довелось пережить немало потрясений и бед, и ей легко удалось справиться с удивлением. Вскоре она заговорила — с едва заметной тоской.
— Да, наверное, я действительно никогда себя не понимала… — Она взяла себя в руки. — Мы с Хайдхином… он заставил меня поклясться, что я никогда не заговорю о мире, пока он жив и хоть один римлянин остается на земле германцев. Мы смешали нашу кровь в роще перед богами. Разве тебя там не было?
Нахмурясь, Флорис произнесла:
— Он не имел права.
