В первое плаванье отправились капитан Сервадак, Прокофьев и несколько русских матросов. Они обнаружили, что долгая зима пощадила остров, караульню и гурби. По лугам струились ручейки. Птицы, стремительно покинув Теплую Землю, перелетели на этот плодородный клочок суши, покрытый зеленью лугов и деревьев. Под воздействием экваториальной жары, стоявшей во время кратких трехчасовых дней, распускались новые незнакомые растения. Лучи Солнца, отвесно падая на почву, грели с необычайной силой. Почти сразу после суровой зимы наступило знойное лето.
На острове Гурби собрали для топлива запас травы и соломы, чтобы наполнить монгольфьер нагретым воздухом. Если бы огромный воздушный шар не был таким громоздким, его, вероятно, переправили бы морем на остров Гурби. Однако после обсуждения решено было, что удобнее всего подняться с Теплой Земли и туда же доставить топливо для нагревания воздуха.
Для повседневных нужд колонисты уже начали жечь обломки обоих кораблей. Когда дело дошло до обшивки тартаны, Исаак Хаккабут попытался было протестовать, но Бен-Зуф пригрозил, что его заставят уплатить пятьдесят тысяч франков за место в гондоле, если он только посмеет рот раскрыть.
Исаак Хаккабут вздохнул и покорился.
Наступило 25 декабря. Все приготовления к вылету были закончены. Рождество отпраздновали так же, как и в прошлом году, только с еще более горячим религиозным чувством. Что касается нового года, то все эти славные люди твердо верили, что встретят его на Земле, а Бен-Зуф даже пообещал юному Пабло и крошке Нине богатые новогодние подарки.
- Можете считать, что они у вас в руках! - заверил он их.
Хоть и трудно поверить, но капитан Сервадак и граф Тимашев в последние дни перед великим событием думали не об опасности перелета на Землю, а совсем о другом. Холодность, которую они выказывали друг к другу, отнюдь не была притворной. Два года, проведенные вместе вдалеке от Земли, уже казались им забытым сном, и они готовились встретиться в реальной земной жизни как противники. Очаровательный женский образ снова встал между ними, мешая им относиться друг к другу попрежнему.
И тут капитану Сервадаку пришло на ум закончить пресловутое рондо, последнее четверостишие которого осталось недописанным. Еще несколько строк, и прелестное стихотворение будет готово. Галлия похитила с Земли поэта, пусть же он и вернется туда как поэт!
И капитан Сервадак между делом перебирал в уме все свои неблагозвучные рифмы.
Что до других обитателей колонии, то граф Тимашев и лейтенант Прокофьев мечтали как можно скорее увидеть Землю, а у русских матросов было только одно желание: следовать за своим барином повсюду, куда ему будет угодно, хоть на край света.
Испанцам же жилось на Галлии так хорошо, что они охотно остались бы там навсегда. А впрочем, Негрете с приятелями все же были бы рады увидеть вновь поля родной Андалузии.
Ну, а Пабло и Ника, те были в восторге вернуться на Землю с новыми друзьями, лишь бы никогда не разлучаться друг с другом.
Только один человек был недоволен - сварливый Пальмирен Розет. Он негодовал, бушевал, клялся, что ни за что не сядет в корзину. Нет, ни за что! Он не желал покидать своей кометы. Дни и ночи он проводил за астрономическими наблюдениями. Ах, как ему недоставало его замечательной, горько оплакиваемой трубы! Ведь как раз теперь Галлия должна вступить в зону падающих звезд! Он мог бы наблюдать там редкостные явления, сделать необыкновенные открытия!
С отчаяния Пальмирен Розет прибегнул к героическому средству - он попытался расширить свои зрачки, чтобы хоть как-нибудь заменить оптическую мощность разбитой трубы. Стащив белладонну в аптечке Улья Нины, профессор без конца глотал это лекарство и чуть все глаза себе не проглядел, наблюдая за звездным небом. Но хоть он и увеличил силу света, отражавшегося на сетчатой оболочке своих глаз, однако ничего толком не увидел и ничего не открыл.
Последние дни прошли среди всеобщего лихорадочного возбуждения. Лейтенант Прокофьев следил за последними приготовлениями, вникая во все мелочи. Две мачты со шкуны были поставлены на берегу и поддерживали огромный монгольфьер, еще не наполненный воздухом, но уже заключенный в сетку. Тут же стояла гондола, достаточно вместительная для двадцати трех пассажиров. К бортам ее прикрепили несколько пустых бурдюков, чтобы корзина могла продержаться некоторое время на воде, на тот случай, если монгольфьер опустится в море недалеко от берега. Разумеется, при падении в океан корзина скоро затонет вместе с экипажем, если только поблизости не окажется какого-нибудь корабля, чтобы подобрать людей на борт.
Миновало двадцать шестое, двадцать седьмое, двадцать восьмое, двадцать девятое и тридцатое декабря. Колонистам оставалось провести на Галлии всего лишь сорок восемь часов по земному времени.
Наступило 31 декабря. Пройдет еще двадцать четыре часа, и монгольфьер, поднявшись вверх под действием нагретого воздуха, будет парить в галлийском небе. Правда, атмосфера здесь менее плотная, чем на Земле, но надо принять во внимание, что вследствие меньшей силы притяжения сам воздушный шар окажется легче.
Галлия находилась теперь на расстоянии лишь сорока миллионов лье от Солнца, то есть несколько дальше от него, чем Земля. Комета приближалась с огромной скоростью к земной орбите, которую должна была пересечь в восходящем узле, как раз в той точке эклиптики, где в этот момент окажется и земной шар.
Что же касается расстояния между кометой и Землей, оно сократилось уже до двух миллионов лье, и оба светила, стремясь навстречу друг другу, должны были преодолеть его со скоростью восьмидесяти семи тысяч лье в час, из которых на долю Галлии приходилось пятьдесят семь тысяч, на долю Земли - около двадцати девяти тысяч.
Наконец, в два часа утра галлийцы приготовились к вылету. Встреча должна была произойти через сорок семь минут и тридцать пять секунд.
Вследствие изменения периода вращения Галлии вокруг своей оси там уже рассвело; занималась заря и на той стороне земного шара, которую должна была задеть комета.
Уже час назад наполнение монгольфьера теплым воздухом было закончено. Оно удалось как нельзя лучше. Огромный воздухоплавательный аппарат, покачиваясь между мачтами, был готов к отлету. Подвешенная к сетке гондола поджидала пассажиров.
Галлию отделяло от Земли только семьдесят пять тысяч лье.
Первым занял место в корзине Исаак Хаккабут. Но тут капитан Сервадак заметил, что ростовщик опоясан непомерно широким и толстым кушаком.
- Что там у вас? - спросил он.
- Здесь, господин губернатор, - отвечал Исаак Хаккабут, - здесь все мои скромные сбережения, я уношу их с собой.
- А сколько весят ваши скромные сбережения?
- О! всего-навсего тридцать кило, даже меньше.
- Тридцать кило? А у нашего монгольфьера и так едва хватит сил, чтобы поднять нас в воздух! Выбросьте за борт, почтенный Исаак, этот бесполезный груз.
- Но позвольте, господин губернатор!
- Бесполезный, говорю я, потому что мы не можем перегружать корзину!
- Боже всемогущий! - воскликнул Исаак. - Все мое добро, все мое состояние, добытое с таким трудом!
- Эх, почтенный Исаак, вам отлично известно, что ваши деньги не будут иметь на Земле никакой ценности, ведь Галлия содержит в себе двести сорок шесть секстильонов золота!
- Но, господин губернатор, помилосердствуйте!…
- Ну-ка, Маттафия, - вмешался тут Бен-Зуф, - или избавь нас от своего присутствия, или от твоего золота - выбирай сам!
И злополучный Исаак вынужден был расстаться со своим огромным кушаком, испуская столь жалобные вопли и проклятия, что мы даже не беремся их передать.
С Пальмиреном Розетом предстояли трудности совсем иного рода. Сердитый ученый ни за что не хотел покидать своей кометы. Почему его насильно выселяют из собственных владений! А их жалкий монгольфьер - самое нелепое изобретение на свете! При перелете из одной атмосферы в другую воздушный шар непременно вспыхнет и сгорит дотла, как пучок соломы. Гораздо безопаснее остаться на Галлии, а если сверх ожидания Галлия лишь слегка заденет Землю, Пальмирен Розет с радостью полетит на ней дальше. Словом, множество разных доводов вперемешку с яростными проклятиями и смешными угрозами жестоко наказать ученика Сервадака!
