И все же снова и снова он пробивался в неведомое.
Джантировал.
И оказался на пустынном австралийском побережьи.
Бурление пенящихся волн оглушало:
— ЛОГГЕРМИСТ КРОТОХАВЕН ЙАЛЛ. ЛУГГЕРМИСК МОТЕСЛАВЕН ДЖУЛЛ.
Шум пузырящегося прибоя слепил.
Рядом стояли Гулли Фойл и Робин Уэднесбери. Недвижное тело лежало на песке, отдававшем уксусом во рту Горящего Человека. Обдувавший ветер пах оберточной бумагой.
Фойл шагнул.
— ГРАШШШ! — взвыло движение. Горящий человек джантировал. И появился в кабинете доктора Ореля в Шанхае. Фойл снова стоял рядом и говорил узорами света:
К Т О К
Ы Т Т Ы Ы Т Ы Т Т Ы
О О К О О
Джантировал.
Он был на бурлящей испанской лестнице, он был на бурлящей испанской лестнице, он был на бурлящей испанской лестнице, он был на бурлящей испанской лестнице, он был на бурлящей испанской лестнице, он был на бурлящей испанской лестнице, он был на бурлящей испанской лестнице.
Горящий Человек джантировал.
Вновь холод, вкус лимонов и раздирающие кожу когти… Он заглядывал в иллюминатор серебристой яхты. Сзади высились зазубренные горы Луны. Он увидел резкое перестукивание подающих кровь и кислород насосов и услышал грохот движения Гулли Фойла. Безжалостные клешни вакуума удушающе сжали его горло.
Геодезические линии пространства-времени понесли его назад, в Настоящее, в сатанинскую жаровню под собором Святого Патрика, где едва истекли две секунды с тех пор, как он начал бешенную борьбу за существование. Еще раз, словно огненное копье, Фойл швырнул себя в неведомое. Он очнулся в катакомбах колонии Склотски на Марсе. Перед ним извивался и корчился белый слизняк, Линдси Джойс.
— НЕТ! НЕТ! НЕТ! — кричало ее судорожное дерганье. — НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ. НЕ УБИВАЙТЕ МЕНЯ. ПОЖАЛУЙСТА… НЕ НАДО… ПОЖАЛУЙСТА… ПОЖАЛУЙСТА…
Горящий Человек оскалил тигриную пасть и засмеялся.
— Ей больно, — сказал он. Звук собственного голоса обжег его глаза.
Е Е Е Й Й Й Б Б Б О О О Л Л Л Ь Ь Ь Н Н Н О О О Е Е Е Й Й Й Б Б Б О О О Л Л Л Ь Ь Ь Н Н Н О О О
— Кто ты? — прошептал Фойл.
КККККККККККККККККККККК
ТТТТТТТТТТТТТТТТТТТТТТ
ОООООООООООООООООООООО
ТТТТТТТТТТТТТТТТТТТТТТ
ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ
Горящий Человек содрогнулся.
— Слишком ярко. Меньше Света.
Фойл шагнул вперед.
— БЛАА-ГАА-ДАА-МАА-ФРАА-МИШИНГЛИСТОН-ВИСТА! — загремело движение.
Горящий Человек страдальчески скривился и в ужасе зажал уши.
— Слишком громко! — крикнул он. — Не двигайся так громко!
Извивания корчащегося Склотски продолжали заклинать: НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ. НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ.
Горящий Человек опять засмеялся.
— Послушай ее. Она кричит. Она ползает на коленях. Она молит о пощаде. Она не хочет сдыхать. Она не хочет боли. Послушай ее.
— ПРИКАЗ ОТДАЛА ОЛИВИЯ ПРЕСТЕЙН. ОЛИВИЯ ПРЕСТЕЙН. НЕ Я. НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ. ОЛИВИЯ ПРЕСТЕЙН.
— Она говорит, кто отдал приказ. Неужели ты не слышишь?
Слушай своими глазами. Оливия.
ЧТО? ЧТО? ЧТО?
что? что? что? что? что? что? что? что? что?
Шахматное сверкание вопроса Фойла было непереносимо.
— Она говорит Оливия. Оливия Престейн. Оливия Престейн. Оливия Престейн.
Он джантировал.
Он был в каменном капкане под собором Св. Патрика. Внезапное смятение и отчаяние подсказали ему: он мертв. Это конец Гулли Фойла. Это вечность и реальный ад. То, что он видел, — прошлое, проносящееся перед распадающимся сознанием в заключительный момент смерти. То, что он перенес, ему суждено переносить бесконечно. Он мертв. Он знал, что мертв.
Он отказался подчиниться вечности.
И снова швырнул себя в неведомое.
И оказался в искрящемся тумане… в вихре звезд снежинок… в потоке жидких бриллиантов. Тела его коснулись невесомые трепетные крылья… Язык ощутил вкус нити прохладных жемчужин… Его перемешавшиеся чувства не могли помочь ему сориентироваться, и все же он отчетливо понимал, что хочет остаться в этом Нигде навсегда.
— Здравствуй, Гулли.
— Кто это?
— Робин.
— Робин?
— Бывшая Робин Уэднесбери.
— Бывшая?…
— Ныне Робин Йовил.
— Не понимаю. Я мертв?
— Нет, Гулли.
— Где я?
— Далеко, очень далеко от Св. Патрика.
— Где?
— Мне некогда объяснять, Гулли. У тебя мало времени.
— Почему?
— Потому, что ты еще не умеешь джантировать через пространство-время. Тебе надо вернуться и научиться.
— Я умею. Должен уметь. Шеффилд сказал, что я джантировал к «Номаду» — шестьсот тысяч миль.
— Тогда это было случайностью, Гулли. Ты снова сделаешь это… когда научишься… А пока ты не знаешь, как удержатся… как обратить любое Настоящее в реальность. Вот-вот ты опять сорвешься в собор Святого Патрика.
— Робин, я только что вспомнил. У меня для тебя плохие новости.
— Знаю, Гулли.
— Твоя мать и сестры погибли.
— Я знаю это очень давно.
— Давно?
— Тридцать лет.
— Это невозможно.
— Возможно. Ты далеко, далеко от Св. Патрика… Я хочу рассказать тебе, как спастись от огня, Гулли. Ты будешь слушать?
— Я не мертв?
— Нет.
— Я буду слушать.
— Ты страдаешь синестезией. Все твои чувства перепутаны. Это скоро пройдет. Пока же придется говорить так, чтобы ты понял.
— Почему ты мне помогаешь?… После того, что я сделал с тобой…
— Все прощено и забыто, Гулли. Слушай меня. Когда опять окажешься в соборе, повернись к самой громкой тени. Ясно?
— Да.
— Иди на шум, пока не ощутишь покалывание на коже. Остановись. Сделай полоборота и давление и чувство падения. Иди туда. Пройдешь через столб света и приблизишься ко вкусу хинина. На самом деле это клубок проволоки. Продирайся прямо через хинин. Там увидишь что-то, стучащее словно паровой молот. Ты будешь в безопасности.
— Откуда все это тебе известно, Робин?
— Мне объяснил специалист, Гулли. — Появилось ощущение смеха. — Вот-вот ты сорвешься в прошлое… Здесь Питер и Саул. Они передают тебе привет и желают удачи. Джиз Дагенхем тоже. Счастливо, Гулли, милый…