Елена Клещенко - Мир Стругацких. Полдень и Полночь (сборник)

– Надо будет вз… взглянуть на твоего учёного, – с трудом выговариваю я. – Где, говоришь, он живёт? Хотя, ладно, завтра напомнишь. А сейчас спать.

До комнаты меня сопровождает смазливая рыжеволосая служанка. Потом сопровождает и дальше. Руматы Эсторские и в постели остаются выше предрассудков. Она извивается, стонет и комкает простыню. Через пару часов я отпускаю её, подарив ползолотого, но всё же замечаю разочарование в её прощальном взгляде. Мышца Думы Блаженного, а этой-то я чем не угодил?..

…Хамахарский жеребец, поднимая пыль, словно соанский тяжеловоз, мчит меня по просёлочной дороге, уходящей от тракта в сторону леса. На скаку я поминаю всех святых и каждую часть их тел по отдельности. Этот подонок Дага снова ухитрился нагадить мне. Вернее, кто-то из его подручных, но какая разница? Увёл прямо из-под носа единственного в городе человека, способного рассказать правду о том, самозваном, Румате. Кухарка сообщила, что отец Киун вышел из дома перед обедом в сопровождении стражника и не сказал, когда вернётся. Не обязательно бывать в Арканаре, чтобы догадаться – никогда.

Я опоздал всего на полчаса – всё-таки перестарался накануне с ируканским. Ещё полчаса и ползолотого потребовались, чтобы выяснить – с самого утра в пыточные подвалы никого не приводили.

Я совсем отчаялся, но тот молоденький стражник у городских ворот дал мне новую надежду. Вот ведь как бывает – Румате Эсторскому тоже пришлось смотреть на простолюдина с надеждой. Так или иначе, но человек, похожий по описанию на отца Киуна (а с ним ещё десяток горожан и один вооружённый всадник), два часа назад вышел из ворот Шиндара. Мальчишка даже заметил, как, пройдя немного по Арканарскому тракту, караван свернул на просёлок. Ползолотого он заслужил честно.

Но сейчас я уже различаю вдали на извилистой светло-охряной полосе дороги крохотную тёмную точку. Рядом с большим тёмным пятном. Если они доберутся до леса, никакого Киуна я там уже не найду. Что ж вы так покорно плетётесь, словно свиньи на убой? А ведь действительно на убой – что ещё можно с ними делать в глухом лесу? А обвинят во всём – зверь Пэх меня укуси – конечно же, иноземного дона Румату.

Вот что, оказывается, замыслил Дага! Значит, придётся освобождать всех, а не только Киуна. И само собой, ни о каком выкупе, ни о каких переговорах со стражником речи быть не может.

Кажется, я узнаю его. Это посланец герцога – дон Гуг. Какая неожиданная встреча! Выходит, и он заодно с Дагой…

…Всё складывалось как нельзя лучше. Мне удалось беспрепятственно вывести горстку арканарских беженцев из города. Отсидеться до ночи в лесу – не проблема. Возможно, их и вовсе не хватятся до утра. А ночью прилетит вертолёт и увезёт их в горы. Дон Кондор, то есть Александр Василич, сдался почти без боя – видно, и на него история с Антоном подействовала. Всё складывалось хорошо, но…

Вот он мчится, напыщенный высокородный дурак. Одному святому Мике известно, что сейчас творится в его пропитанных лучшими эсторскими винами мозгах. Наверное, хочет устроить благородный поединок. Глупец, он даже не догадывается, с кем связался. Но как же он похож на Антона!..

…Ещё немного, и я их настигну. Дон Гуг наконец догадывается, что драки не избежать, и хватается за меч, но в каждом его движении сквозит неуверенность. Как я его понимаю! Биться один на один с лучшим фехтовальщиком империи – безнадёжное дело. Извини, благородный дон, но я не могу оставить тебя в живых. Ты ведь такого потом обо мне нарассказываешь. И ты видел, как дон Дага обвинял меня во всех смертных грехах. Сам он рано или поздно ответит за оскорбление, но ведь ты не остановил его и, значит, согласен с ним. Вот и умрёшь вместе с ним, даже чуть раньше.

Ведомые на заклание горожане тоже оглядываются. Вот этот, маленький и лысый, в бурой накидке с откинутым капюшоном, судя по всему, и есть Киун. И в его взгляде мне снова чудится что-то странное. Не надежда и не разочарование, как прежде. Но и не радость. Так что же вам всем от меня надо?..

…Мне не хочется его убивать, но что поделаешь? Он слеп и глух и ровным счётом ничего не понимает. Просто хочет драться, отомстить за поруганную честь. Или он уже помирился с Дагой – кто их, благородных донов, разберёт. Тогда вскоре должны появиться и другие. Значит, нужно спешить. Убить одного мерзавца ради жизни десяти хороших людей. Кто меня осудит? Никто. Даже Александр Василич, даже я сам.

Может, всё-таки попытаться сбить с коня, обезоружить, связать? Но на это потребуется куда больше времени и сил. А я так устал. И потом, я же не Антон, чтобы играючи с ним справиться. Значит, решено.

И вдруг всё расплывается у меня перед глазами. Вместо пыльной ируканской дороги возникает заброшенное шоссе с облупившимся дорожным знаком, самодельный арбалет, испуганный взгляд Анки и мальчишеские ладони, измазанные соком земляники. Тошкины?.. Мои?..

Нет, не могу. Не поднимается рука. Это ведь почти Тошка. А Тошка – это почти я, половина меня. Как отрезать от себя половину?..

…Дьявол! я теряю управление – герои больше не слушаются меня. Сейчас они скрестят клинки, и в живых останется только один. А я не хочу смерти ни тому ни другому, но не могу ничего придумать, чтобы остановить схватку. я совсем запутался… Кто из них сейчас я?.. За кого из них я?..

Секунда растерянности, и меня выбрасывает из этого не мной придуманного мира. Дверь между мирами захлопывается, но я успеваю разглядеть, как толстый и нелепый отец Киун бросается лысой головой вперёд в узкую щель между дерущимися.

И мечи застывают в воздухе…

– Кира! – шептал Румата, стоя у входной двери.

Кира осталась там, у окна, одна арбалетная стрела торчала из горла, другая из груди.

Он медленно снял со лба обруч с камерой и бросил в угол. Он больше не работник Института Экспериментальной Истории Антон. Он – Румата Эсторский, один против спрута.

Мощный удар выбил дверь. Толпа взревела. Площадь перед домом пламенела факелами, блики огня плясали на серых остроконечных капюшонах псов Ордена. Румата шагнул вперед. Сухие глаза, сжатые губы, в каждой руке по мечу. Толпа стихла и подалась назад. Стоявшие в первых рядах попытались было отступить, но сзади напирали.