— Слушаю, Василий Климентьевич!.. Привет, товарищ Молния! — сказал инженер.
— Строительство ждет проката, — произнес министр.
— Прокат для Аренидстроя отправлен по адресу Краматорского завода два часа назад.
— На самолетах?
— Да.
— Так. Спасибо… Видите, товарищ Молния? — спросил министр, пристально глядя на серое лицо Молнии.
Тот ничего не ответил. Мог ли он сказать о тех сомнениях, которые одолевают его, начальника строительства?
— Хорошо, — сказал министр. — Посмотрим Краматорский завод.
Площадка с министром и Кленовым перенеслась в один из цехов Краматорского завода. Молния со своим кусочком пустыни оказался рядом.
Мимо площадки медленно двигался стол гигантского строгального станка, на котором можно было бы обработать двухэтажный дом. Вьющаяся стружка толстым пружинящим рукавом волочилась за ним следом.
Из-за станка показался старичок, держа в руках трубку и кисет.
— Иван Степанович! — окликнул его министр.
— А, Василий Климентьевич! — обрадовался старичок мастер. — А я вот, знаете, табачок дома забыл. Ну, прямо беда! Не найдется ли у вас?
— Потом он огляделся кругом, посмотрел на министра, на холодное лицо Молнии, на песок под его ногами, что-то сообразил, махнул рукой и засмеялся: — Фу-ты, будь ты неладна! Забылся, право, забылся!
— Прокат получили, Иван Степанович?
— Прокат-то? Как же, минут сорок как получили. Слыхать, в механический на сборку поступил.
— Так, хорошо. Где начальник цеха?
— А вот идет… Товарищ начальник, поди-ка сюда! Василий Климентьевич тут.
Через минуту министр, Кленов и Молния оказались на площадке Аренидстроя.
— Так, теперь вы сообщите нам, товарищ полковник, почему только вы опаздываете?
Молния выпрямился:
— Товарищ уполномоченный правительства, считаю необходимым довести до вашего сведения…
Молния замолчал.
— Так, продолжайте, полковник.
— На строительстве упадочные настроения, товарищ уполномоченный. Причина этому — неверие в успех.
— Что? Как ты сказал? Неверие? — Голос министра стал резким, неприятным.
Молния вытянулся и продолжал:
— Да, сознание того, что выстрел не обеспечен аккумуляторами, отсутствие радия-дельта, неуспех поисков заменителя — все это приводит многих к выводу о бессмысленности всех наших трудов.
— Как? Бессмысленность?
— М-да!.. Позвольте, — вмешался Кленов, — вы, кажется, изволили усомниться в возможности залпа из орудий, сооружение которых вы возглавляете?
— Я говорю не о себе. Эти мысли постепенно завладевают всеми работниками Аренидстроя…
— Всеми ли? — прервал министр, хмуро глядя перед собой. — Значит, неверие, говоришь? Теперь мне понятно, почему у тебя грузовики песком заносит. Все равно, мол, через полгода они уже не понадобятся.
Министр ткнул рукой по направлению к колонне забытых автомобилей, наполовину занесенных песком.
Молния болезненно сморщился.
— Разве в этом теперь дело? — сказал он. — Дайте нам веру, что наш труд небесполезен, и…
— Постой, постой, полковник! Ты что же, выполнение правительственного задания особыми условиями оговаривать собираешься? Да ты понимаешь, что ты строишь? Ты понимаешь, что тебе доверила партия и страна? Ты коммунист, военный, всю жизнь секунды за хвост ловил, а строительство проворонил. Почему появились сомнения? О людях ты забыл — вот что! Об их внутреннем мире, о страхе, о горестях. Видно, зачерствел ты, в хронометр превратился!
После каждой фразы министр тыкал указательным пальцем в пространство, все время ударяя им о невидимую твердую стенку.
Молния стоял вытянувшись. Лицо его почернело, щеки ввалились. Ему хотелось, чтобы ветер занес его песком с головой.
Министр некоторое время смотрел на него молча.
— Товарищ полковник, сегодня же сдадите строительство своему заместителю. Новый начальник прилетит к вам завтра. Сами займетесь только подготовкой к выстрелу. Все. — И министр отвернулся, обратившись с каким-то вопросом к профессору.
Молния попятился назад. Перед ним постепенно появлялась стоящая посередине песчаной площадки будка.
— Итак, с вашего позволения, Василий Климентьевич, я еду в лабораторию. Надо рассеять неверие Молнии и ему подобных. Необходимо скорее найти хотя бы заменитель, но, само собой разумеется, это не освобождает нас от розысков радия-дельта.
Министр задумчиво смотрел на старика, рисковавшего вместе с молодой девушкой жизнью в опасном эксперименте.
— Пробивайтесь в крепость, товарищи, — тихо сказал он, помня, как Марина называет свою лабораторию.
— М-да!.. Простите… Недослышал или не понял… — приложил руку к уху профессор.
— Поезжайте, поезжайте в лабораторию, Иван Алексеевич! — улыбнулся Василий Климентьевич и проводил профессора до дверей кабинета.
Глава Х. ОБОРВАННОЕ ДЫХАНИЕ
Через весь гигантский обновленный город шла широкая магистраль, залитая, словно солнечным светом, оранжевым асфальтом. Синие тротуары красиво обрамляли ее. Облицованные розовым мрамором десятиэтажные дома стройным архитектурным ансамблем уходили вдаль.
Между ровными стенами, не чувствуя препятствий, мчался ветер. Струи воздуха, вырываясь из переулков, кружились маленькими смерчами, старательно выметая и без того чисто вымытую мостовую.
По тротуару шли Марина и доктор Шварцман. Придерживая левой рукой шляпу, доктор говорил:
— Конечно, я не могу усидеть в больнице. Вы только посмотрите вокруг: каждый делает что-нибудь для общего дела. А вы, может быть, думаете, что я могу спокойно сидеть сложа руки? Ничего подобного! Я не могу спокойно смотреть, как вы ищете заменитель, Матросов гоняется за жар-птицей, профессор превратился в чемпиона комплексного бега и носится вскачь, работая за десятерых. Что же, по-вашему, я не найду себе достойного занятия, чтобы принять участие в общей борьбе с гибелью мира?
Только на секунду доктор отпустил шляпу, и тотчас она помчалась над синим тротуаром, перескочила на оранжевую мостовую и, не соблюдая правил движения, понеслась вперед, задевая и обгоняя автомобили.
Доктор погладил свою блестящую макушку, обрамленную вьющимися короткими волосами, и, глядя вслед улетевшей шляпе, сказал:
— Пускай она сгорит теперь на острове Аренида, куда ее доставит ветер.
— Как же вы пойдете домой без шляпы? — воскликнула Марина.
— А я не пойду, я останусь в лаборатории. Я должен быть при профессоре.
