Калькулятор заскрипел, двутел ответил одним звуком, таким коротким, что он был едва слышен.
– Нуль, - как бы колеблясь, сказал репродуктор.
И через мгновение добавил, словно неуверенный, что его правильно поняли:
– Нуль. Нуль.
– Не хочет остаться, возвращаться - тоже, - буркнул Химик. - Может, он… бредит?
Все посмотрели на двутела. Его бледно-голубые глаза глядели на них неподвижно. В тишине было слышно его медленное глухое дыхание.
– Довольно, - сказал Доктор, вставая. - Выйдите все.
– А ты?
– Сейчас приду. Я два раза принимал психедрин, могу с ним еще немного посидеть.
Когда люди встали и двинулись к двери, малый торс двутела, до сих пор поддерживаемый как бы невидимой опорой, вдруг сломался - его глаза закрылись, голова бессильно упала назад.
– Слушайте, мы все время расспрашивали его, а почему он нас ни о чем не спросил? - спохватился в коридоре Инженер.
– Почему же, до этого и он спрашивал, - ответил Кибернетик. - Об отношениях, господствующих на Земле, о нашей истории, о развитии астронавтики - еще за каких-нибудь полчаса до вашего прихода он говорил значительно больше.
– Должно быть, очень ослаб.
– Наверно. Он получил большую дозу облучения, путешествие по пустыне должно было его здорово утомить, тем более что он довольно стар.
– Как долго они живут?
– Около шестидесяти оборотов планеты, то есть немного меньше шестидесяти наших лет. Эдем обращается вокруг своего солнца чуть быстрее, чем Земля.
– Как они питаются?
– Довольно своеобразно. Кажется, эволюция проходила тут иначе, чем на Земле. Они могут непосредственно усваивать некоторые неорганические субстанции.
– Действительно своеобразно, - сказал Инженер.
– Ага, грунт, который вынес тот, первый! - вдруг сообразил Химик.
Они остановились.
– Да, но таким способом двутелы питались тысячи лет назад. Теперь в нормальных условиях так никто не поступает. Эти тонкие чаши на равнине -как бы их аккумуляторы продовольствия.
– Это что, живые существа?
– Не знаю. Во всяком случае, они избирательно извлекают из глубины и накапливают вещества, которые служат двутелам пищей. Их много, разных видов.
– Да, очевидно, двутелы должны их разводить, вернее, возделывать, -сказал Химик. - На юге мы видели целые плантации этих чаш. Но зачем тот, который забрался в ракету, рылся в глине?
– Потому что после захода солнца чаши втягиваются под почву.
– Все равно глины было везде достаточно, а он выбрал именно эту, в ракете.
– Может, потому, что она была разрыхлена, а он - голоден. Мы не говорили об этом с нашим астрономом. Возможно, что тот двутел действительно бежал из долины на юге…
– Дорогие мои, идите теперь спать, - обратился Координатор к Физику и Кибернетику, - а мы займемся делом. Скоро двенадцать.
– Двенадцать ночи?
– А как же. Я вижу, вы уже совсем потеряли счет времени?
– Ну, в таких условиях…
Позади послышались шаги. Из библиотеки вышел Доктор. Все испытующе смотрели на него.
– Спит, - сказал он. - Худо с ним. Когда вы вышли, я решил было… - Он не кончил.
– Но ты говорил с ним?
– Говорил. То есть… Понимаете, мне показалось, что это конец… Я спросил его, можем ли мы что-нибудь для них сделать. Для всех.
– И что он сказал?
– Нуль, - медленно повторил Доктор, и всем показалось, что они слышат мертвый голос калькулятора.
– Идите теперь и ложитесь, - сказал Координатор через мгновение. - Но я еще воспользуюсь тем, что мы все вместе, и спрошу вас - будем ли мы стартовать?
– Да, - сказал Инженер.
– Да, - произнесли Физик и Химик почти одновременно.
– Да, - присоединился Кибернетик.
– А ты? Молчишь? - спросил Координатор Доктора.
– Я размышляю. Понимаете, мне еще никогда не было так интересно…
– Понимаю, тебя интересует, как им можно помочь. Но теперь-то ты уже знаешь, что…
– Нет. Не знаю, - тихо сказал Доктор.
Часом позже по откинутой крышке грузового люка сполз Защитник. Инженер остановил его в двухстах метрах от стеклянистой стены, сходящейся кверху, словно недостроенный свод, и принялся за дело. Тьма гигантскими скачками убегала в глубь пустыни. Ослепительные гремящие бичи рассекали зеркальную стену, сочащиеся жаром плиты падали на грунт, белый дым бурлил над кипящим песком. Инженер оставлял куски строительного материала остывать и хлестал аннигилятором дальше, вырубая в своде окна, с которых стекали огненные сосульки. В мутной, полупрозрачной оболочке возникали ряды четырехугольных дыр, сквозь них открывались провалы звездного неба. Дым спиралями стлался по песку, в жилах стеклянистого колосса что-то пощелкивало, трещало, обломки затягивал темный жар. Наконец Защитник попятился к ракете. Инженер на расстоянии измерял радиоактивность. Счетчики предостерегающе гудели.
– Пришлось бы ждать минимум четверо суток, - сказал Координатор, -но мы пустим туда Черного и чистильщиков.
– Да, радиоактивность значительна только на поверхности. Достаточно будет сильной струи песка под давлением. А обломки нужно собрать в одном месте и закопать.
– Можно бы загрузить их в кормовой отстойник. - Координатор задумчиво смотрел на вишневый отсвет пылающих развалин.
– Зачем? - удивился Инженер. - Нам это ничего не даст, бесполезный балласт.
– Я предпочел бы не оставлять радиоактивных следов… Они не знают атомной энергии, и лучше, чтобы они ее не узнали…
– Может, ты и прав, - пробурчал Инженер. - Эдем… - добавил он через мгновение. - Ты знаешь, передо мной вырисовывается картина… После того, что рассказал этот двутел-астроном, вернее… калькулятор… жуткая картина…
– Да, - медленно кивнул Координатор. - Какое-то крайнее, потрясающе последовательное злоупотребление теорией информации. Оказывается, она может быть инструментом пыток более чудовищных, чем любые физические мучения. Селекция, торможение, блокировка информации - таким способом в самом деле можно культивировать геометрически точную, кошмарную "прокрустику", как сказал калькулятор.
– Как ты думаешь, они… он это понимает?
– Что значит - понимает? А… ты имеешь в виду, считает ли он такое состояние нормальным? Ну, в определенном смысле, пожалуй, да. Ведь ничего другого он не знает. Хотя он ссылается на их древнюю историю - тиранов, сначала обычных, потом анонимных, - значит, он обладает масштабом для сравнения. Да, наверно, если бы ему не с чем было сравнивать, он не сумел бы нам все рассказать.
– Если апелляция к тирании дает ему возможность вспомнить о лучших временах, то… благодарю…
– А все-таки… Это в некотором роде логичный путь развития. Какой-то очередной тиран, видимо, напал на мысль, что личная анонимность при существующей системе управления будет выгоднее. Общество, не имея возможности сконцентрировать сопротивление, направить враждебные чувства на конкретную особу, становится в какой-то мере морально разоруженным.
