страшно? Да мы боимся этой штуки побольше, чем ты. Тебе‑то хорошо, лети себе, пока не сядем, и никаких забот…
Дэйн немедленно ощетинился.
— То есть как это — никаких забот? А наблюдение за грузом, а продовольствие, а вода?.. Что толку от твоего перехода, если произойдет отравление воздуха?..
Рип кивнул.
— Верно, верно, все мы не зря деньги получаем. Но должен тебе сказать… — Он вдруг замолчал и оглянулся через плечо, чем очень удивил Дэйна. — Слушай, Дэйн, тебе когда‑нибудь раньше доводилось видеть археологов?
Дэйн помотал головой.
— Откуда? Это же мой первый рейс. А в Школе нам почти ничего не говорили об истории… разве только об истории Торгового флота…
Рип нагнулся через стол к Дэйну и понизил голос почти до шепота.
— Понимаешь, меня всегда интересовали Предтечи, — сказал он. — Я разобрался в Хаверсоновских “Путешествиях” и одолел “Службу изысканий” Кэйгеля. Это, между прочим, две самые фундаментальные работы на эту тему. И вот сегодня я завтракал вместе с доктором Ричем и могу поклясться, что он никогда ничего не слыхал о Башнях–близнецах!
Дэйн тоже никогда ничего не слыхал о Башнях–близнецах и не понял, почему это так волнует Рипа. Видимо, озадаченное выражение лица выдало его, и Рип поспешил объяснить:
— Понимаешь, Башни–близнецы — это самый значительный след Предтеч из всех, обнаруженных до сих пор Службой изысканий. Находятся они на Корво, стоят посреди кремниевой пустыни, похожи на два гигантских, высотой в двести футов пальца, указывающих в небо. Насколько удалось установить специалистам, пальцы эти литые и сделаны из какого‑то материала, очень прочного, но не из камня и не из металла… Рич очень ловко увильнул, но я совершенно уверен, что он никогда об этом не слыхал.
— Но если это такая знаменитая штука… — начал было Дэйн, и тут вдруг до него дошло, что может означать невежество доктора Рича.
— Да–да, почему наш доктор понятия не имеет о самой важной находке по его специальности? Тут возникают кое–какие вопросы, не так ли? Хотел бы я знать, навел ли капитан о нем справки, прежде чем заключить контракт…
На этот вопрос Дэйн ответить мог.
— Документы у него в порядке, — сказал он. — Мы носили их в Космическую полицию. Они дали разрешение на экспедицию, иначе нас бы просто не выпустили из Наксоса…
Рип признал, что это верно — не выпустили бы. Правила работы ракетодромов на планетах Федерации были достаточно строги и обеспечивали по крайней мере девяностопроцентную уверенность в том, что лица, прошедшие процедуру проверки, располагают подлинными удостоверениями и действительно имеют разрешение на вылет. А на периферийных планетах, особенно привлекательных для браконьеров и преступников, Космическая полиция удваивала свою бдительность.
— И все‑таки о Башнях–близнецах он ничего не знает, — упрямо повторил помощник штурмана.
С точки зрения Дэйна, эти слова звучали достаточно веско. Ведь невозможно служить с человеком на одном звездолете и при этом не узнать его так близко, как никогда не способны узнать друг друга люди, обитающие в обычных условиях цивилизации. Если уж Рип утверждает, что доктор Рич — не тот, за кого себя выдает, значит, он в этом действительно убежден, и Дэйн верил ему полностью.
— А что говорится в законах относительно следов Предтеч? — спросил Шэннон после паузы.
— Очень мало. Торговцы никогда еще не находили ничего существенного и не заявляли прав на свои находки…
— Значит, если мы найдем что‑нибудь стоящее, нам не на что будет сослаться как на прецедент?
— Видишь ли, — сказал Дэйн, — отсутствие прецедента — это палка о двух концах. Изыскатели пустили Лимбо на продажу, так? Значит, можно считать, что Федерация утратила права на эту планету… Здесь, понимаешь, получается такая юридическая путаница…
— Отменнейший казус, — прогудел над их головами Ван Райк. — Тот самый казус, о котором мечтает половина всех законников в мире. Процесс по такому казусу тянулся бы годами, тянулся бы до тех пор, пока обеим сторонам все это не осточертело или они не почили бы в бозе. И вот именно поэтому мы совершаем наш перелет с федеральным открытым листом в сейфе.
Дэйн усмехнулся. Он мог бы догадаться, что такой матерый волк в торговле, как его шеф, конечно же, предусмотрел все, что лежит в пределах человеческих возможностей. Открытый лист на любые находки! Все, что они найдут на Лимбо, принадлежит им и только им!
Однако Рипа все еще одолевали сомнения.
— А на какой срок открытый лист? — спросил он.
— Как обычно — год и один день. Надо полагать, изыскатели не так уверены в возможности что‑нибудь там обнаружить, как наши пассажиры.
— А вы сами как думаете, сэр? — спросил Дэйн. — Найдем мы там что‑нибудь?
— Я никогда не загадываю наперед, когда речь идет о новой планете, — невозмутимо ответствовал Ван Райк. — В нашем деле полным–полно ловушек. И если человек возвращается домой с целой шкурой, звездолет у него в порядке, а в кармане — кое–какая прибыль, значит, боги глубокого космоса были добры к нему. О большем мечтать не стоит.
Во время перелета сотрудники Рича держались обособленно, питались они собственными продуктами, из тесного своего помещения почти не выходили, да и к себе никого не приглашали. Мура сообщал, что они только и делают, что либо спят, либо играют в какую‑то сложную азартную игру, которой их обучил ригелианин.
Доктор Рич столовался вместе с командой “Королевы” и появлялся в кают–компании, когда народу там было немного, причем эти немногие всегда оказывались работниками инженерной секции, и непонятно было, случайно так получалось или доктор намеренно выбрал себе в сотрапезники инженеров. Под предлогом необходимости изучить будущую арену своих действий он попросил в свое распоряжение микрофильм о Лимбо. Пользоваться микрофильмом ему разрешили, однако всякий раз, когда он располагался с проектором, рядом оказывался суперкарго, а суперкарго, по глубокому убеждению Дэйна, видел и замечал все, каким бы рассеянным и задумчивым он ни казался.
Как и было рассчитано, “Королева” вышла в обычное пространство Неподалеку от Лимбо. Орбита Лимбо имела размер орбиты Марса, а две другие планеты этой системы располагались так далеко от местного солнца, от зоны тепла и света, что представляли собой ледяные, совершенно безжизненные миры. Когда “Королева” вышла на посадочную орбиту, проходящую через атмосферу, где корабль должен был погасить скорость до скорости посадки, инженер–связист включил все обзорные экраны. И те, кто не стоял на вахте, увидели смутные
