— Не осталось ничего, — медленно произнес старик, стоя в проеме двери. — Сгорели хлопковые поля.
О-о-о! — простонали все сразу.
— Мы разбомбили ткацкие фабрики…
О-о-о!
— Все заводы стали радиоактивными, все пронизано радиоактивностью. Все дороги, и фермы, и продовольствие — все радиоактивно. Буквально все.
И он продолжал называть все новые и новые города.
— Тампа.
Мой город, прошептал кто-то.
— Фултон.
Это мой, сказал кто-то еще.
— Мэмфис.
Мэмфис… Неужели и Мэмфис сожгли? — раздался испуганный вопрос.
— Мэмфис взорвали.
И четвертую улицу в Мэмфисе?
— Весь город, до основания, — отвечал старик.
Это проняло их всех. Через двадцать лет прошлое нахлынуло на них. В памяти собравшихся людей всплыло на поверхность все: города и местечки, деревья и кирпичные дома, вывески и церкви, и знакомые магазинчики. Название каждого города, места пробуждало память, и среди них не осталось никого, кто не подумал бы о прошедших днях. Все они были достаточно взрослыми для этого, если не считать детей.
— Ларедо.
Я помню Ларедо.
— Нью-Йорк-Сити.
У меня был магазин в Гарлеме.
— Гарлем разбомбили.
Зловещие слова. Знакомые, запомнившиеся места. Трудно представить себе эти места в руинах.
Уилли Джонсон прошептал:
— Гринуотер, Алабама. Там я родился. Я помню.
Разорено. Все разорено. Так сказал этот человек.
Тем временем старик продолжал:
— Мы разрушили, уничтожили все — такими мы были идиотами, идиотами и остались. Мы убили миллионы людей. Не думаю, что на Земле осталось в живых больше пятисот тысяч человек, всех родов и видов. И из всех обломков цивилизации мы сумели собрать достаточно металла, чтобы построить эту ракету, и мы прибыли на ней в этот час, дабы просить вашей помощи.
Он в сомнении сделал паузу и смотрел вниз, на лица людей в расчете увидеть, что они думают, но ему не удалось развеять свои сомнения.
Хэтти Джонсон почувствовала, как напряглись мускулы руки ее мужа, увидела, как крепко сжал он конец веревки.
— Мы были круглыми идиотами, — тихо продолжал старик. — Мы своими руками свели на нет нашу Землю и цивилизацию. Ни один из городов не стоит спасения: все они будут радиоактивными на протяжении века. С Землей покончено. Ее время ушло. У вас здесь есть ракеты, которыми за все эти двадцать лет вы ни разу не воспользовались, чтобы вернуться на Землю. А я собираюсь попросить вас воспользоваться ими. Отправиться на них на Землю, забрать оставшихся в живых и привезти их на Марс. Помочь нам на сей раз выжить. Мы были глупы. Мы перед Богом признаем нашу глупость и всю нашу греховность. Все мы — и китайцы, и индийцы, и русские, и англичане, и американцы. Мы просим принять нас. Ваши марсианские земли оставались невспаханными многие века; тут найдется место для всех; здесь добрые почвы — я видел ваши поля сверху. Мы придем и будем работать на вас. Да, мы готовы даже на это. Мы заслужили все, что вам угодно будет сделать с нами, но не отвергайте нас. Мы не можем заставить вас действовать. Если вы так захотите, я сяду в корабль и отправлюсь назад — и на этом все кончится. Мы больше никогда не побеспокоим вас. Но нам хотелось бы прилететь сюда, чтобы работать на вас и делать все то, что раньше вы делали для нас: убирать ваши дома, готовить пищу, чистить ваши ботинки и во имя Бога подвергнуть себя унижению за все то, что в течение многих веков мы творили с собой, с другими, с вами.
Он окончательно обессилел.
Наступила гробовая тишина. Такая тишина, что ее можно было пощупать рукой, тишина, подобная давлению приближающейся грозы. В сиянии солнца они стояли, опустив, словно плети, свои длинные руки, и глаза всех них были обращены на старика, а тот стоял, не двигаясь, и ждал.
Уилли Джонсон сжимал петлю в руке. Окружавшие его ожидали его действий. Его жена крепко сжимала его руку.
Она жаждала постичь всю их ненависть, докопаться до нее и сделать с нею что-то, пока не набредет на маленькую щелочку, трещинку в ней, и тогда по кирпичику, по камешку будет разрушать ее, пока не падет часть стены, а затем рухнет и все сооружение, и тогда с ней будет покончено. Оно уже шатается. Но где камень преткновения, и как до него добраться? Чем можно тронуть их, и где найти то, что пробудит в них всех желание разделаться со своей ненавистью?
Она смотрела на Билла во время этой неотступной тишины, и все, что она видела в этой ситуации, был он, его жизнь и все, что с ним было, и она вдруг поняла, что он — камень преткновения, что стоит ему расслабиться — и все остальные вздохнут свободно.
— Мистер! — она сделала шаг вперед. Она еще не знала, с чего начнет. Толпа смотрела ей в спину — она ощущала на себе их взгляды. — Мистер…
Человек повернулся к ней с усталой улыбкой на лице.
— Мистер, вы знаете Ноквуд Хилл в Гринуотере, штат Алабама?
Старик через плечо поговорил с кем-то, находившимся внутри корабля. Через мгновение ему выдали фотографическую карту, он взял ее и ждал.
— Вы знаете большой дуб на его вершине, мистер?
Большой дуб. Место, где застрелили и повесили отца Билла и где его нашли наутро следующего дня качающимся на ветру.
— Да.
— Он еще там? — спросила Хэтти.
— Там его нет, — ответил старик. — Его взорвали. И холм, и дуб — все вместе. Видите? — Он показал фотографию.
— Дайте мне посмотреть на нее, — сказал, протискиваясь вперед и глядя на карту, Уилли.
Хэтти с сильно бьющимся сердцем бросила взгляд на белого человека.
— Расскажите мне о Гринуотере, — поспешила она попросить его.
— Что именно вы хотели бы узнать?
— О докторе Филипсе. Он жив еще? Прошла минута, пока получили нужную информацию с помощью пощелкивающей внутри ракеты машины.
— Убит на войне.
— А его сын?
— Мертв.
— А что с их домом?
— Сгорел. Как и все другие дома.
— А другое большое дерево на Ноквуд Хилл — оно цело?
— Пропали все деревья. Сгорели.
— То дерево сгорело, вы уверены? — спросил Уилли.
— Да.
Уилли немного расслабился.
— А что с домом мистера Бертона и с самим мистером Бертоном?
— Не осталось ни домов, ни людей.
— А вы знаете прачечную моей матери, миссис Джонсон, ее лачугу?
Место, где ее застрелили.
— И ее не осталось. Все уничтожено. Вот здесь фотографии, можете сами убедиться.
Это были картинки, которые стоило подержать в руках, посмотреть и задуматься. Ракета была набита подобными картинками и ответами на вопросы. Любой город, любое строение, любое место.
Уилли стоял с веревкой в руках.
Он вспоминал Землю, зеленую Землю и зеленый городишко, в котором он родился и вырос, и одновременно он думал о том же городе, но разрушенном, сметенном с лица земли, рассеянном по ветру со всеми его приметами, со всем тем злом, предполагаемым или совершенным людьми; все, что сделано серьезными людьми, ушло: хлева, кузницы, антикварные лавки, тележки с содовой водой, пивные, мосты через реки, деревья для линчевания, прострелянные картечью холмы, дороги, коровы, мимозы и его собственная хижина вместе с украшенными колоннами большими домами, располагавшимися по берегу реки, этими белыми склепами, где женщины, легкие как мотыльки, мелькали в осеннем свете, далекие, недоступные. Дома, в которых хладнокровные мужчины танцевали, держа в руках бокалы с вином, и ружья их стояли там же, прислоненные к перилам крыльца, вынюхивающие осенний воздух и готовящие смерть. Покончено, со всем этим покончено; ушло и не вернется никогда. Теперь и навсегда вся эта цивилизация разодрана на мелкие кусочки, на конфетти, и распростерлась у их ног. Ничего, ничего от нее не осталось и нечего теперь ненавидеть — ни пустого медного патрона, ни веревочной петли, ни дерева, ни даже самого холма — ничего не осталось для ненависти. Ничего, кроме чужих людей в ракете, людей, готовых чистить ему ботинки, ездить в задней части транспорта и сидеть высоко, на галерке, в ночных театрах…
