— Метафизическая печаль, — подсказал капитан.
— Печаль? Слабо сказано. Именно тоска по запредельному миру, где якобы добро и красота. Ошибаешься, художник. Если есть потусторонний мир, то там-то, быть может, и таится зло.
Старпом на минуту умолк, прислушиваясь к шуму и крикам на палубе.
— Слышите? Вот вам зеркальное отражение, глубинная суть мироздания. Вот где Вселенная вышла на сцену во всем своем блеске, в образе своих разумных добреньких созданий, — с горькой иронией сказал он. — Я даже ничем не могу помочь вам, если бы и захотел. Не позволит мне этого команда, этот шевелящийся, выскочивший из каких-то чудовищных недр клубок вселенской материи, клубок зла и ненависти.
Не дождавшись с нашей стороны ни слова, старпом еще больше погрустнел:
— Скажете, что я из той же шайки? Ошибаетесь. Вот, думал я, захвачу корабль пришельцев, создам звездную империю и стану диктатором. Тщеславие так и распирало. Это вчера. Сегодня, когда корабль пришельцев почти в моих руках, во мне вдруг что-то оборвалось. Диктатор! Император! Боже мой, какая пошлость! Да не нужно мне этого. А что нужно? Не знаю. Во мне словно сидит какой-то дьявол.
— Ты и есть дьявол! — неожиданно для себя выпалил я.
— Ну, это еще неизвестно, кто из нас дьявол, — задумчиво возразил он. И вдруг его будто что-то озарило. — Постой! А что, если ты с помощью своего сверхъестественно сильного творчества бессознательно пытаешься освободиться от чего-то потустороннего, преодолеть в себе дьявола? А? Ну, вспомни, художник. Дорогой! Милый! Вспомни, кто ты? Откуда?
— Что за чушь, — пробормотал я.
— Может быть, и чушь. Может быть, и мерещится, — уныло согласился старпом и снова ткнул пальцем вверх. — А все из-за этого дьявола. Хочу понять смысл этой бессмыслицы, этой вселенской жестокости. До того хочу, что и сам становлюсь жестоким. Да, да! — вдруг с вызовом заявил он. — Я дух отрицания! Я мученик зла! Я раб. Творю зло, не желая этого. Но ведь надо же кому-то это делать. Иначе не будет развития. Так ведь? А?
Мы с капитаном переглянулись: странная логика! А в глазах старпома какая-то жалкая мольба: ну скажите хоть слово, возразите. Не услышав ничего, он опустил голову.
— Извините, — поникшим голосом сказал он и ушел.
— Обидели мы его, — вздохнул капитан.
— Что с ним такое? — удивился я. — Вдруг глянуло в нем что-то светлое. Да что случилось с ним сегодня? Какой-то он непонятный, многоликий. Кто он на самом деле?
— Он добрый, — задумчиво сказал капитан. — Очень добрый.
— Добрый? — Я не верил ушам своим. — Вот увидишь завтра, какой он добрый.
И в самом деле, на другой день с утра старпом зверем носился по палубе, злобно пинал мертвецки пьяных матросов. Те с сонным бормотанием, с руганью поднимались и, мешая друг другу, вяло принимались Убирать лишние паруса. Старпом кулаками вразумлял их, потом встал у штурвала и лавировал с таким расчетом, чтобы световой ветер дул навстречу. Одним словом, тормозил, сбавлял скорость.
И пора было. Вскоре из-за горизонта выступил корабль пришельцев, высоченной сигарой стоявший на каменистом острове посреди затонувшей планеты. Затем, подгоняемые старпомовскими пинками и кулаками, матросы приводили фрегат в порядок: чистили, драили, убирали все лишнее. Нельзя же предстать перед пришельцами со следами разбойничьего притона.
Фрегат, сбавивший космическую скорость до земной, тихо вплыл в залив поближе к металлической громадине. Еще издали старпом заметил неладное: входной люк наглухо закрыт, подъемные механизмы убраны.
— Это еще что такое? — хмурился старпом. — Боцман, спускай шлюпку. Там они что-то оставили.
Шлюпка причалила к песчаному берегу. Два матроса выскочили из нее и кинулись к каменистому плато, где на могучих опорах стоял корабль. Вскоре они вернулись и погрузили в шлюпку три чемодана.
Меня с капитаном вновь связали и посадили у грот-мачты перед раскрытыми чемоданами. В них ценнейшие для наших ученых материалы: фильмы, книги, рисунки, чертежи. Все то, для чего и прибыл наш фрегат.
— Что это значит? — спросил старпом с ледяным спокойствием, за которым чувствовалась вулканом клокотавшая ярость.
— Это значит, что они не дождались нас. Закрылись и погрузились в долгий сон. Ждут своих.
Понравился мне капитан. Ответил он с таким же спокойствием, и в голосе его слышалась насмешка: ну что, получил?
— Не радуйся, — сжал кулаки старпом.
Он поднял голову и уставился на остроносую вершину корабля, где загорались и гасли багровые огни.
Три длинные вспышки, две короткие и одна длинная. Пауза. И снова длинные и короткие вспышки, но в других сочетаниях. И тут старпома осенило.
— Шифр! Они хотят сказать своим, как войти в корабль. Знать бы этот шифр… — Подумав немного, он обратился к боцману: — А что, если пальнем из всех тридцати бортовых пушек? Пробьем дыру и войдем без шифра.
Боцман понимал всю нелепость этой затеи, но тем не менее с удовольствием «пальнул». Вслед за грохотом залпа послышался звон и треск чугунных ядер, ударивших по корпусу корабля.
— А ну, Хендис, посмотри, что там, — приказал старпом.
Хендис Хо и Крысоед на шлюпке подплыли к берегу, подошли к кораблю и обошли его вокруг. Потом тощий и длинный Хендис Хо взобрался на плечи Крысоеда, прильнул к металлической обшивке, вгляделся и на всякий случай понюхал. Вернувшись на фрегат, он бросил на палубу горсть осколков разлетевшихся вдребезги ядер и доложил:
— Ничего. Ни вмятин, ни одной царапины.
И тут старпом начал терять голову. Покраснев от гнева и сжимая кулаки, он метался по палубе, с ненавистью кидал взгляды на неприступного исполина и наконец приказал еще раз выстрелить, целясь всеми пушками в одно место. Снова залп — и снова тот же результат.
Вдруг старпом остановился. Ему взбрела в голову еще более нелепая мысль.
— Шифр! — ткнул он в нас пальцем. — Вы знаете шифр. А ну, говорите!
Капитан посмотрел на мелькающие вспышки и пожал плечами: дескать, с какой стати пришельцы будут Доверять нам свой корабль?
— Шифр! — не унимался старпом. — Молчите? Ничего, сейчас заговорите. — На его губах зазмеилась усмешка, от которой даже его сподвижникам стало не по себе. — А ну, братва, сорвите с них одежду. Сейчас будет потеха. Чем я хуже этого дьявола? — Старпом ткнул пальцем в звездное небо.
Капитан — молодец! Ничто не дрогнуло на его лице. Но я-то, к своему стыду, наверняка являл собой жалкое зрелище. Меня начала бить холодная дрожь, в своем излишне богатом и услужливом воображении я уже видел, как окровавленные пальцы старпома рвут мои сухожилия, дробят кости. Этот «мученик зла» конечно же сам займется палачеством.
