Ознакомительная версия.
Ну, приснилось. И как мне с этим дальше жить?
А никак. Только быть дважды, трижды внимательным. И все.
О! Вспомнил! Не Ист Клинтвуд, а Клист Интвуд. Или по-другому?… Нет, извините, не бывает таких имен. Это все подлец Илюха, он как на легендарного актера посмотрел, так сразу его и обозвал: «Глист Дриствуд». Попробуй запомни фамилию в эдаких условиях. Хотя на Глиста Дриствуда мужик здорово смахивал. Правда, в столь преклонном возрасте я тоже буду отнюдь не фотомодель. И вообще, актеры мне сегодня не снились. А пригрезилась тревожная история под названием «Те же и Ещё Хуже». История, полностью расшифровать которую мне пока что явно не по уму.
Пришлось закусить губу, чтобы не взвыть от бессильной злобы. Пожалуй, Генке я про этот сон не расскажу. Он мне сразу все на пальцах объяснит, и тогда может забыться что-то главное, очень важное, что я еще не распробовал на вкус или не разглядел толком. Генка хороший человек, но психолог он средненький. Узкий специалист, довольный своим местом в жизни – что с него возьмешь. Снимает ненужные стрессы, заряжает нас на победу, и все дела. Один вот тоже зарядил так… Кого же он зарядил? А! Знаменитого хоккейного вратаря Третьяка. Наверное, полвека назад это было, или лет сорок как минимум – подсунули лучшему вратарю страны блестящую по идее методику и хорошего психолога. Третьяк сначала заиграл еще лучше. Потом совсем хорошо. Потом стал вовсе непробиваем. А кончилось все тем, что он в свою непробиваемость уверовал и вышел на ответственнейшую игру в состоянии бога. Того, что с маленькой буквы, но все равно мощи неописуемой. И по словам Третьяка, пока четвертая плюха в его ворота не залетела, так и не понял, что он малость не тот бог. Ему шевелиться надо было, а он все пытался шайбы взглядом отводить…
Тут мои размышления прервали – в дверь стукнул папуля. Никогда бы не подумал, что он это умеет. Может, стряслось что? Вчера мы толком не поговорили, я слишком поздно явился.
Оказалось, что ничего особенного не случилось, но во-первых давно пора завтракать, а во-вторых, на мое имя пришла куча мыла. Я спросил, нет ли весточки от Крис, отец моментально надулся и сказал, что не имеет обыкновения лезть в чужую почту, даже листать адреса. Наглое и циничное вранье. Еще как он лезет, а уж адреса смотрит непременно. Просто ему обидно, что ребенок «связался с какой-то нерусской». Папина неприязнь к Крис меня забавляет. По-моему, это отголоски тех времен, когда Россия пыталась закуклиться и послать всю планету на, а папуля вместе с другими молодыми бездельниками ходил швырять тухлые яйца в американское посольство. Так он с тех пор и не вырос толком, хотя пузо отрастил изрядное. Сразу видно – состоятельный мужчина.
Мы немного поболтали насчет его арт-бизнеса, в котором у меня тридцать процентов акций и ни цента дивидендов за последние несколько лет, то есть с самого начала. «Я тут раскручиваю один проект… Успех гарантирован. Будет тебе на кусок хлеба с маслом, когда помру». О, как мне это надоело! Вечная присказка – мол когда загнусь, все тебе останется. Для тебя стараюсь, дорогой сынуля, а ты меня за это слушайся. Тысячу раз я вполне прозрачно намекал, что в гробу видел его наследство, мне гораздо важнее живой отец. Но папуля – хоть ему кол на голове теши. Система кондовая, апгрейду не поддается. Ежегодно раскручивает очередной «проект века», и каждый раз с превеликим трудом выходит по деньгам «в ноль», успев только украсть тысчонку-другую себе на зарплату. Он из тех людей, которым процесс важнее результата. Да и я в этом плане от родителя недалеко ушел, только малость поциничнее, отчего не веду себя так, будто собираюсь жить вечно. И некоторая сумма у меня на черный день отложена, и страховок опять-таки вагон. Кстати… «Па, все хотел узнать – ты коммерческие риски страхуешь?» Папуля сделал значительное лицо и сказал, что все под контролем. Понятненько. Ничего он не страхует, дорогое удовольствие. Да и не всякая компания возьмется обслуживать риски по авантюрным художественным проектам. Или потребует бешеный процент. Ладно, мое дело – сторона. Я в культурной жизни родины не понимаю совершенно ничего. До сих пор не могу разобраться – то ли мы по части живописи и прочего впереди планеты всей, то ли наоборот, хуже не придумаешь.
«Какие у тебя перспективы на конец сезона?» – «Нормальные. Боюсь сглазить, но подворачивается реальный шанс сделать наконец-то золото». Про себя думаю – и последний. К тому же не такой реальный, как хотелось бы. Нехорошо думать гадости о друзьях, но будет здорово, если Боян на самом деле упадет. Лишь бы не сломался, я тогда со стыда удавлюсь. «И сколько получишь?» – «Если золото? Двести. Конечно может быть еще дубль, но это химера, сам понимаешь. О дубле все мечтают, только не надеются. Глупо. А потом намечаются показательные выступления в параллельном хард-слаломе, это тоже прилично оплачивается». – «А если все-таки дубль? Кто там у вас, эта Мария, как ее…» Я отрезал, что никак ее, ни так, ни этак, и полез из кровати. Что-то слишком папуля беспокоится о моих деньгах, которых я еще не выиграл. Золотой дубль, господа, это достойная сумма. Ровненько миллион юро на двоих: по триста на нос собственно за результат плюс еще двести каждому – спонсорская премия. Зачем отцу пятьсот тысяч? В чем дело? Может, он заболел чем-нибудь смертельно опасным? Вряд ли, мама сказала бы. «Па, если нужны средства… Могу немного подбросить». Улыбнулся, головой помотал. Но почему-то я ему не особенно поверил.
Хотелось слегка размяться – как всегда, с утра тело просило движения. За последние лет пятнадцать я так себя выдрессировал, что без зарядки мышцы толком не просыпаются. То есть, на самом-то деле одного моего пинка сейчас хватило бы, чтобы отправить в глубокий нокаут любого кикбоксера, но субъективно мне казалось, будто едва дышу. Чисто спортивное похмелье – эндорфиновая наркомания так проявляется. Легкая наркомания, и спрыгнуть с нее не проблема, но по молодости очень засасывает. Вроде бы мышцы стосковались по нагрузке. А на самом деле это мозг дозу требует. Пришлось немного помахать руками и повисеть на турнике. Полегчало. Я умылся, натянул джинсы и футболку и пошел на кухню здороваться с мамой. После завтрака отец, естественно, принялся зазывать меня к себе в офис. Он любит сыном хвастаться. При всяком удобном случае шпыняет и учит жизни, а внутренне – гордится. Никогда в этом не признается вслух, но я-то знаю.
Отказался. Все-таки у меня выходной. Имею право забраться в свою любимую комнату, полазить вволю по старым добрым полкам, битком набитыми любимыми книжками детства. Пройтись, руки в карманы, по родным улицам. Потоптаться у своего детского садика, возле школы повертеться, в которой целых три класса отучился. Мне это во сто крат дороже, чем отцовская арт-торговля, пусть он хоть всю Третьяковку продаст и купит с Лувром впридачу. Я тоже в какой-то степени э-э… художник. Творец. Настоящий деятель культуры – честный наемник, создающий духовные ценности. Какие ценности? А вечные. Я провокатор эмоциональных всплесков. Миллионы людей присасываются к экранам, когда я съезжаю с горы, и визжат от азарта. Это что, не творчество? Да идите вы!
Ознакомительная версия.
