Алеку нравился бьющий в лицо упругий поток. Сам воздушный монстр, подлаживаясь под скорость и направление ветра, лениво плыл день-деньской, казалось окруженный мертвым штилем. Теперь же, под напором винтов, солоноватый воздух обдавал пронзительной свежестью, даря чувство свободы.
— Вон одна из тех говорящих штуковин, — нахмурясь, указал Бауэр.
Алек обернулся: действительно, по мембране корабля шустро пробиралась вестовая ящерица. Вот досада. Наверное, доктор Барлоу опять отправит его высиживать те загадочные яйца.
Однако, когда зверушка открыла рот, послышался знакомый голос рулевого:
— Капитан желает разделить удовольствие от общения с вами на мостике и просит явиться, как только вам будет удобно.
Бауэр с Хоффманом, разобрав знакомое английское слово «капитан», дружно взглянули на Алека.
— Просят явиться, как только будет удобно, — перевел он, а Бауэр сердито фыркнул.
Вот уж действительно удобство: перелезать в главную гондолу с больным ребром.
И все же, отирая с рук машинную смазку, Алек поймал себя на том, что улыбается. На мостик кого-то из них, жестянщиков, до сих пор не приглашали. Между тем ему с первого дня пребывания на борту хотелось узнать, каким образом офицеры осуществляют руководство на редкость разношерстным личным составом и оснащением воздушного судна: людьми, животными-фабрикатами, машинами. По принципу сухопутных дредноутов, где экипаж с мостика напрямую контролирует моторы и орудия? Или как на морских судах, где команды подаются и в машинное отделение, и в орудийные башни по переговорным трубам?
Алек повернулся к Херсту.
— Оставляю все на вас, сэр.
Главный инженер сухо кивнул. За свой выстрел он перед Алеком так и не извинился, а из офицеров никто не признал вслух, что Клопп фактически спас корабль. Хотя, когда они нынче приступали к работе, Херст как бы невзначай вывернул карманы — пистолета там не оказалось. И то ладно.
У лестницы на главную гондолу Алек неожиданно застал ждущего его Фольгера.
Несколько странно было видеть графа в костюме для верховой езды, перепачканном машинным маслом, с мокрыми от промывочной воды пропеллера волосами. Вообще последний раз Алек видел Фольгера еще перед боем. С самого освобождения Алека они оба дни напролет проводили при двигателях.
— А, ваше высочество. — Граф сделал дежурный полупоклон. — Я как раз думал: может, вас тоже вызвали?
— Я следую туда, куда меня зовут ящерицы.
Фольгер не улыбнулся и, сохраняя на лице чопорное выражение, стал спускаться по лестнице.
— Ох уж это зверье. Видно, у капитана важные новости, коли он соизволил наконец позвать нас на мостик.
— Быть может, он желает нас отблагодарить.
— Думаю, речь идет о чем-то менее приятном, — заметил Фольгер. — О том, что он держал от нас в секрете до тех пор, пока мы наконец не запустили ему двигатели.
Алек нахмурился. Граф, как обычно, был сама рассудительность с примесью паранойи. Пребывание среди безбожных тварей «Левиафана» явно не улучшило его нрав.
— Вы, я вижу, дарвинистам особо не доверяете? — спросил Алек.
— И вам не советую.
Фольгер остановился, оглядывая коридор в обе стороны. Дождавшись, когда мимо пройдут двое членов экипажа, он потянул Алека дальше, и вскоре они оказались на самой нижней палубе гондолы, где темени коридора противились лишь светляки.
— Корабельные цейхгаузы почти пусты, — сказал граф тихо. — Их уже и не охраняют.
— А вы, я вижу, по-прежнему вынюхиваете и высматриваете? — Алек улыбнулся в темноте.
— Когда не отлаживаю рычаги, как простой механик. Говорить надо быстро: меня уже раз здесь ловили.
— Так что вы скажете о моем послании? — спросил Алек. — Те броненосцы, вы думаете, действительно направляются в Константинополь?
— Вы открыли им, кто вы, — перебил граф Фольгер.
На секунду Алек замер. Эти слова окатили его душной волной стыда. Он отвернулся, как в детстве, когда Фольгер на правах старшего воспитателя шлепал его за оплошности своей саблей плашмя.
Он прокашлялся, напоминая себе, что те времена прошли.
— Это вам, наверное, доктор Барлоу сказала? Желая продемонстрировать, что у нее над нами преимущество?
— Похвально, вы почти попали в точку. Но ответ проще: мне проболтался Дилан.
— Дилан? — Алек опешил.
— Он не знал, что у вас от меня могут быть секреты.
— Нет у меня никаких се… — Алек осекся: спорить бесполезно.
— Вы что, с ума сошли? — жарко зашептал Фольгер. — Вы наследник трона Австро-Венгрии! Как можете выкладывать нашим врагам такое?
— Дилан и доктор Барлоу не враги, — твердо сказал Алек, глядя графу Фольгеру прямо в глаза. — И они не знают, что я законный наследник короны. Кроме нас с вами, о письме Папы Римского не знает никто.
— Слава тебе господи!
— К тому же напрямую я им тоже, в сущности, ничего не говорил. Доктор Барлоу вообще сама додумалась, кто мои родители. — Алек опять отвернулся. — Но все равно прошу меня простить. Следовало сказать вам, что они в курсе.
— Нет! Вам надо было отрицать все их догадки! Этот ваш Дилан — форменный простак, не способный держать язык за зубами. Можете считать его своим другом, но он обыкновенный простолюдин! А вы вверили ему в руки свою будущность!
Алек яростно тряхнул головой. Пускай Дилан и не из благородного сословия, но он друг. И уже жизнью рисковал, чтобы сохранить тайну Алека.
— Граф, задумайтесь на минуту. Дилан выдал всю подноготную вам, а не кому-нибудь из здешних офицеров. Мы можем ему доверять.
Фольгер придвинулся ближе.
— Я надеюсь, что вы правы, ваше высочество. — Его голос был едва слышен. — Иначе капитан сейчас поставит нас перед фактом, что эти новые двигатели уносят нас в Англию, где вас уже ждет клетка. Вам очень хочется стать карманным монархом в услужении у дарвинистов?
Алек ответил не сразу, прокручивая в уме все обещания Дилана. После чего, повернувшись, тронулся к лестнице.
— Он нас не предал. Вот увидите.
Мостик оказался гораздо просторнее, чем Алек себе представлял, — во всю ширину гондолы, плавно выгибаясь к носовой части. Клонящееся к горизонту солнце щедро светило в широке, почти до потолка окна. Стекла в них оказались слегка выпуклыми. Заглянув в них, Алек увидел перед собой слепящую рябь скользящей внизу воды.
По потолку змеились трубки для вестовых ящериц, числом не меньше дюжины; еще больше их надраенными медными грибницами прорастали в пол. Из стен торчали рычаги, выступали всевозможные рубильники, манометры, указатели приборов. В одном из углов висели клетки, где перепархивали почтовые крачки. Алек на секунду прикрыл глаза, вслушиваясь в гудение, жужжание, говор людей и разноголосицу живности.
