Если он измененный и ее мать также была осенена злым проклятием Селена, значит…
— Ты тоже измененная, дочка, — дошел до ее сознания голос Герона.
— Нет! — выкрикнула она. — Я не хочу тебе верить!
Герон пожал плечами, сделав шаг по направлению к дочери.
Она инстинктивно вжалась в скалу, каменея от ужаса. Отступать было некуда, страх перед открывшейся правдой мгновенно иссушил волю, и Юнона поняла — сейчас ее защитный балахон падет к ногам, чтобы…
— Пойми, Юна, контролируемое изменение — это не проклятие, а благо. Только так можно выжить в современных условиях Селена. Я понимал это, когда принес тебя к мудрому Гоуму. Ты была маленькой девочкой, обреченной влачить жалкое существование в каком-либо из подземных городов-убежищ, но я не хотел для своей дочери такой судьбы. Мой учитель сделал тебе инъекцию микромашин, но, кроме крохотного серебристого пятнышка на ягодице, ты не несешь никаких внешних признаков изменения.
— Не трогай меня, отец, — взмолилась Юна. Рука Герона опустилась.
— Хорошо, я не стану. Хотя без очевидных доказательств ты просто возненавидишь меня, станешь избегать, будешь по-прежнему цепляться за иллюзию жизни внутри полуразрушенного города, в то время как тебе подвластны все просторы изменившегося Селена.
— Зачем мне эти мертвые равнины?!
— Они не мертвы, просто жизнь приняла иные формы. Органика исчезла, погибли деревья, вымерли обитавшие тут животные, но им на смену пришло нечто другое, непонятое и потому отвергаемое ныне живущими. Подумай, Юна, — со страстным убеждением в голосе продолжал Герон, — разве предназначение человека заключается в том чтобы просуществовать отмеренные ему годы внутри каменного мешка и умереть, не оставив после себя ничего, кроме обреченного потомства?
— А что нужно делать, отец? — едва слышно спросила Юнона.
— Жить. По-настоящему жить, оставаясь человеком, не теряя своей души, но и не прячась от суровых условий за стенами городов. Селен хранит тайну тысячелетней трагедии, но я убежден, что люди могут изменить фатальное течение событий. Мы потеряли власть над собственной судьбой из-за катастрофической потери, утраты, которые постепенно подменились невежеством и суевериями. Если так пойдет дальше, то уже при твоей жизни цивилизация Селена окончательно погибнет, оставив после себя неразгаданную природу механической эволюции да жалкие банды измененных, которые будут плодить подобных себе, невежественных, изуродованных, ненавидящих все и вся. Разве такой конец всего сущего приемлем?
— Я не знаю… Ты говоришь о вещах, до которых мне никогда не было дела.
Герон опустил голову:
— Я не стану неволить тебя. Теперь ты знаешь правду, и, возможно, я доживу до того момента, когда разум или обстоятельства помогут тебе понять мою правоту. Сейчас мы вернемся назад, но прошу, не делай скоропалительных выводов. Ты давно живешь в тесной симбиотической связи с микромашинами, и до сих пор это не нанесло тебе никакого вреда. Подумай, разве так действует проклятие Селена?
— Отец, ты забываешь о том, в кого превращает изменение иных людей.
— Я помню об этом. Они несчастливы и, быть может, по-настоящему прокляты, но не тем проклятием, которое принято считать источником зла. Эти люди больны невежеством и злобой. В наших городах нет лекарей, подобных старику Гоуму, и, когда с человеком происходит несчастье, его изгоняют прочь. Никто не протягивает ему руку помощи, не сострадает — его ненавидят и в ответ получают ненависть. Но я точно знаю, что далеко отсюда есть целые города измененных, где люди вольно или невольно научились жить в своей новой ипостаси.
— Мне нет до них никакого дела, отец, — собрав остатки внутренних сил, отрезала Юна.
— Жаль. Жаль, что ты не хочешь вслушаться в мои слова. Боюсь, что, когда твой разум очнется от глупых суеверий, будет слишком поздно… Пойдем, ты вольна поступать, как хочешь, но остерегайся говорить лишнее. Люди не поймут тебя. Я испытал это на собственной шкуре. — Герон криво усмехнулся, подбирая одежду.
Солнце уже коснулось своим краем далеких иззубренных вершин горной цепи, образующей стены кратера.
Юнона, потрясенная, раздавленная произошедшими событиями, ощущала, как быстро остывает скала, к которой она инстинктивно прижималась спиной.
В голове звенела странная пустота, будто оттуда вымели все мысли. Девушка не знала, как жить дальше, словно у нее под ногами разверзлась почва и теперь она падала в открывшуюся пропасть.
Ее глаза смотрели на окружающий мир, но помутившийся взор Юноны не замечал, что на просторах растрескавшейся равнины возник характерный признак новых неумолимо надвигающихся событий.
Медленно раскрывались шлюзовые ворота города, выпуская навстречу жгучему закату и грядущему вслед мраку толпу обреченных, среди которых, избитый стражей и неотличимый от остальных фигур из-за серого, мешковатого защитного балахона, шел Аргел.
— Идите только по дороге, не сворачивая в сторону, и, быть может, вам повезет, — произнес им вслед начальник шлюзовой стражи, прежде чем ворота города начали медленно закрываться. — Если корабль торговцев Кол Адра совершил вынужденную посадку, то его будет хорошо видно с вершины перевала.
Ворота города закрылись.
Нестройная толпа изгнанных еще некоторое время топталась подле них, а затем, вытягиваясь неровной цепочкой, люди побрели в указанном направлении. Никто из них не имел даже смутного представления, что на самом деле представляют собой далекие копи могущественной империи Кол Адр, откуда торговцы регулярно доставляли воздушный камень, передвигаясь над просторами Селена на своих огромных кораблях. Сейчас, после жестокого выдворения за стены родного Регула, попасть на борт такого корабля казалось им единственным шансом на спасение.
Как глубоко заблуждались эти несчастные…
…
Медленно двигаясь в ритме нестройной толпы, Аргел, раздавленный внезапно обрушившимся на него несчастьем, мрачно размышлял о случившемся.
Он интуитивно понимал — впереди их ждет неизбежная гибель.
Никто не хотел умирать, но богатые граждане Регула, при поддержке городской стражи, быстро решили, кто является лишним, не заслужившим глотка воздуха.
Их просто выгнали прочь, снабдив лишь ветхими, давно отслужившими свой срок защитными балахонами. Сотни людей, принадлежащих к низшему сословию, оказались за пределами герметичных городских стен.
Серые фигуры в мешковатых балахонах медленно брели по дну кратера: кто налегке, кто-то впряженный в повозки со скудным скарбом, и над этой процессией, постепенно разделяющейся на отдельные нестройные толпы, незримо витал дух безысходности.
