Помаявшись полгода, он написал заявление «по собственному желанию».
— Пожалеешь, — сказал заместитель директора экспортно-импортной фирмы с большими перспективами. — Но дело твое. Мы силком никого не держим. — И отвернулся к монитору компьютера, по которому бегали, уворачиваясь от пуль, розовые поросята. Заместитель директора давно хотел довести количество убиенных свинюшек до предельно возможных двадцати за минуту, а у него не получалось.
Андрей посмотрел с сочувствием на мечущихся поросят, пожелал им удачи, вышел из кабинета и с легким сердцем отправился домой.
Кое-какие деньги у него были, были и кое-какие планы. Правда, тут следовало основательно все обмозговать, потому что риск велик и опыта никакого, но зато в случае удачи у него появится дело, которым он будет заниматься не за бабки, вернее, не только за бабки, и уж точно не за страх, а за совесть. Свое дело!
Настроение было превосходным. Выйдя из метро на Невский, он купил мороженое и с удовольствием его съел, разглядывая выставленные в витрине газетного киоска обложки глянцевых журналов. Кое-какие из представленных на них девиц показались симпатичными, но большинство слишком напарафиненными, шестой номер, не меньше.
После мороженого самое то — покурить. Так, покуривая, Андрей зашагал по тротуару, радуясь весне и вообще… радуясь.
— Что же вы делаете, сволочи?
Кричала женщина — бедно одетая, в каком-то немыслимом платке, в разбитых, потерявших форму туфлях. Кричала, но не вмешивалась. Никто не вмешивался, не возмущался, привыкли, смирились, устали. Лица людей были точно из гипса — белыми и застывшими.
— Отстаньте от него! — надрывалась женщина, судорожно сжимая ручку зонтика.
Стайка беспризорников не обращала на нее внимания. Они были за оградой сквера и, хотя решетка была не больше метра высотой, чувствовали себя в безопасности. Пацаны гоготали, выхватывали из-под кустов боярышника комья земли и швыряли их в парня в пятнистой куртке, некогда доступной лишь военным, а в последние годы ставшей любимой немаркой униформой для миллионов работяг. Парень сидел за столиком с товаром-мелочевкой, закрывал лицо руками и даже не пытался встать.
Один из комков угодил в грудь, парень невольно опустил руку и тут же другой комок попал ему в голову.
Это Андрей увидел уже на бегу. Он перепрыгнул через ограду и кинулся к мальчишкам. Те бросились врассыпную. Двое из них заложили вираж, подскочили к столику и перевернули его. Похватав что-то из рассыпавшегося по мокрому асфальту товара, звереныши, петляя, помчались по улице.
Андрей направился к парню.
— Что же ты ворон ловишь?.. — начал он и замолчал.
Парень сидел в инвалидной коляске — кресле с подножкой и большими велосипедными колесами по бокам.
— Здравствуй, Андрей.
— Сашка? — он не узнавал друга, боялся узнать. — Ты… ты что здесь делаешь?
Тонкие губы скривились в подобии усмешки:
— Работаю. Товар помоги собрать.
Андрей поставил столик и стал складывать на него ручки, фломастеры, карандаши, блокноты, колечки скотча, прочую канцелярскую дребедень. Многое было испачкано, кое-что безнадежно испорчено.
— Попал, — тихо сказал Сашка. — Круто попал.
— Ты о чем? — не понял Андрей и потеребил себя за изувеченное ухо, появилась у него после ранения такая привычка. — Ладно, это потом. Ты вообще — как?
— Разве не видишь?
— Вижу, — потерянно проговорил Андрей. — Но когда? Как? Ты почему не звонил?
— Так ведь и ты не звонил.
На это сказать Андрею было нечего. Да, не звонил. И даже не вспоминал. Он старался не вспоминать ту войну. Он хотел забыть, все забыть, чтобы вытравить в себе злость и обиду. Ведь он тогда еще во что-то верил. В идеалы! В светлое будущее, мать его! А его взяли и лишили веры — запросто, кровью и болью. Сашка был частью прошлого, свидетелем прежней наивности Андрея, а свидетелей собственной дурости никто не любит. Поэтому Сашка должен был остаться в прошлом.
Но он вернулся.
— Брось, Андрей. Я понимаю: закрутился, завертелся. Да и чем бы ты помог? Добрым словом? Это ни к чему. Меня жалеть не надо!
— Не в жалости дело.
— А в чем?
Андрей не успел ответить.
— Обнаглел, да? Пьяный, да? Совсем нас не уважаешь, да?
Невысокий кавказец — ну ясно, кавказец, ему ли, Андрею, не узнать кавказца? — вдруг оказавшийся рядом с ними, с возмущением взирал то на неприглядную пеструю груду на столике, то на Сашку. И говорил, говорил:
— Мы тебе работу дали. Мы деньги платили! А ты водку пить, да?
— Это мальчишки.
— Знать не хочу ни про каких мальчишек. Товар денег стоит, да? Товар брал ты, да? Ты за него и заплатишь!
— Это твой хозяин? — спросил Андрей, только теперь сообразив, что Сашка имел в виду, сказав, что он «попал».
— А ты кто такой? — повернулся к Андрею кавказец. — Тебе чего надо? Тут наши дела. Ты своей дорогой иди. Лучше будет. Да?
— Нет. — Андрей схватил кавказца за отворот куртки и притянул к себе, дыхнул жарко в лицо: — Слушай, Алик…
— Я не Алик.
— Слушай, Алик, — повторил Андрей. — Если ты посмеешь еще раз повысить голос на моего друга, я за себя не ручаюсь. Доступно объясняю?
Кавказец побагровел.
— А теперь давай без ора, воплей и соплей. Что он тебе должен?
— Деньги.
— Ясно, что деньги. Сколько?
— Пусть он сам скажет, — кавказец указал пальцем в сторону Сашки.
Андрей приподнял вопросительно брови.
— Посчитать надо, — неуверенно произнес друг.
— Посчитай. И ты, Алик, ему поможешь. — Он встряхнул кавказца так, что у того клацнули зубы. — Считай! А я погляжу.
Минут десять кавказец и Андрей перебирали товар. Наконец цена была оглашена.
— Я отработаю, — сказал Сашка.
— Конечно, — блеснул опаловыми глазами кавказец. — День, два… Мы что, не люди? Мы понимаем.
— Отработки не будет, — отрезал Андрей, доставая кошелек.
— Не надо, — попросил Сашка, но Андрей уже отсчитывал купюры. Протянул их кавказцу:
— Держи. Здесь больше. Чтобы без претензий.
Кавказец схватил деньги, профессионально быстро пролистнул их:
— Хороший друг в беде не оставит. Друг он тебе, да?
Кавказец смотрел на Сашку. Смотрел на Сашку и Андрей.
— Да, — сказал, — друг.
Андрей облегченно засмеялся:
— Ну, пошли, Санек.
— Тогда уж покатили.
— Куда? — опешил кавказец. — А товар?
Андрей посерьезнел:
— Ты при нем останешься. Целее будет, да? Хорошей торговли. Пока, Алик.
