— Уэр, — очень серьезно спросил Грейт. — Ты можешь записать мысль — телепатическую мысль?
Уэр остановился и нахмурил брови.
— Вообще-то я никогда не пробовал записывать мысли.
— Но эго возможно?
— Да.
— А сколько времени понадобится, чтобы изготовить аппаратуру? — В голосе Грейта прозвучало беспокойство.
Уэр пожал плечами.
— На записывающее и воспроизводящее устройство, скажем, два дня, после того как будет готова схема.
Грейт быстро надел свой телепатический аппарат.
— Кэрон. Кэрон, — мысленно позвал он.
— Да, — сонно ответил тот.
— Через три часа рассветет. Срочно пошли Ормана, приборостроителя, к Уэру. Потом разбуди кого-нибудь из наших людей — он должен будет получать и передавать мои распоряжения.
Уэр, а ты займись схемами, чтобы Орман мог приступить к работе, пока ты будешь спать… Ах да, еще: ты ведь способен собрать устройство, которое будет переводить человеческие мысли в сарнианскую телепатему?
— Что? Перевести человеческие мысли на сарнианский язык?.. Не знаю. Я долго работал над этой проблемой, но не могу сказать, что разобрался во всем.
— Боже! Но теперь ты просто обязан разобраться. Если ты сумеешь сделать это, Уэр, мы возвратим Землю людям!
Прибор казался невероятно маленьким. На ладони Уэра лежала штуковина размером с половинку арахисового ореха.
Это только воспроизводящее устройство, — вздохнул Уэр. У него были красные усталые глаза. — Записывающее — там. Как вы и хотели, оно записывает человеческие мысли по-сарниански. Запись можно повторять без конца.
А теперь могу я спросить, что вы намерены с этим делать? До сих нор у меня не возникало вопросов, потому что я был совершенно поглощен работой. Как с помощью записанных мыслей вы собираетесь прогнать сарниан? Повторять без конца «Уходите, уходите»? Но ведь телепатические команды обладают силой не большей, чем словесные.
— Да, если они встречают сознательное сопротивление, — согласилась Дея. — Но они ведь могут действовать и на подсознательном уровне. Хочешь посмотреть на того, кто…
Наверху открылась дверь. Грейт, Дея и Уэр подняли головы. Только вконец измотанный Орман спал и ничего не слышал.
— Спускайся, Саймон, — произнес голос доктора Вессона таким гоном, каким обычно разговаривают с детьми.
Медленно, одна за другой, на ступенях появились две ноги — бесконечная усталость, страдание и безнадежность выражались в неуклюжих, тяжелых движениях этих ног.
На лестнице показался человек, мощная мускулистая фигура которого бессильно поникла под бременем беспредельного отчаяния.
— Спускайся, Саймон, — с тоской в голосе повторил доктор, словно ему отчасти передалось болезненное состояние пациента.
Уэр медленно повернулся к Дее и Грейту.
— Кто этот… Саймон?
Они не ответили, и Уэр снова посмотрел на человека, который неподвижно стоял, освещенный яркими лампами подземной лаборатории. На его бледном лице застыло мертвое безразличие. Его черные глаза, словно две дыры, смотрели без малейшей надежды, даже без надежды на надежду.
Уэр почувствовал, как что-то внутри у него похолодело от взгляда Саймона, утратившего всякий интерес к жизни. Существо, которое сейчас стояло перед ними, не было мертвым, но желало смерти. Яркий свет комнаты вдруг стал казаться им холодным и тусклым. Уэр начал сознавать, как ужасно устал он от бесконечной безнадежной борьбы против сарниан.
Он с трудом отвел глаза.
— Дея, ради всех богов, что… Кто… Что это такое?
— Саймон сумасшедший, у него тяжелый маниакально-депрессивный психоз. Он безумен, потому что ни одна здоровая мысль не может проникнуть сквозь страшную тьму его отчаяния — той всепоглощающей силы, которая пронизывает все его существо.
Если его состояние начнет улучшаться, он первым делом попытается уничтожить себя любым способом и любой ценой. Сейчас Саймон не способен думать о самоубийстве. Ведь это борьба, а борьба предполагает какую-то надежду, которой у него нет. Думать о смерти, как о спасении, значит, надеяться, верить в возможность улучшения.
Даже для временного возвращения к жизни нужна воля, а он давно утратил ее.
Он безумен, Уэр, потому что ни один ум не смог бы вынести такое бесконечное отчаяние и остаться здоровым. Запиши его мысли на свою серебряную ленту. Запиши безнадежность, в которой умерла всякая воля к борьбе и сопротивлению. Запиши это и передай сарнианам.
Верховная Правительница неподвижно сидела у высокого окна башни, взирая на сарнианский Парк. Несколько тяжелых одеял укрывали ее, но от них не было никакого толку. Холод пронизывал ее до костей, поглощая все тепло. Большая комната с окнами по всем сторонам выглядела мрачно из-за густого тумана. Прохлада, казалось, усиливалась с каждым часом, а Мать Сарна просидела здесь уже несколько дней, почти не двигаясь. Бледные каменные стены покрывали капли ледяной воды. Большие обогреватели, вмонтированные по всему периметру комнаты, работали на полную мощность, но их тепло поглощал прозрачный воздух. Атомные лампы, как и прежде, тихо шелестели под потолком, но их свет утратил свою яркость. Из-за какой-то странной перемены в атмосфере он казался серым.
Холодный мелкий дождь заливал Парк, бесконечные капли стекали по чистым оконным стеклам. Солнце здесь не показывалось. Но сквозь пелену медленно падавшего дождя Мать видела, что за пределами ее Города дело обстояло иначе. Там в голубом небе сверкало яркое солнце, продолжался июнь. Здесь же лето умерло, его убил ползучий страшный холод пустоты, порожденной дьявольской тьмой.
Бессмертная злилась на нее, удрученно глядя на то, что осталось от ее прекрасных садов. Весь Парк был перепахан и усеян Воронками — результат применения мощнейшего оружия в отчаянной попытке избавиться от ненавистной тьмы. Эта недолгая война привела лишь к уничтожению одного из немногих красивых мест в этом безотрадном холодном мире.
Верховная Правительница вяло коснулась рукой регулятора. Нет, все напрасно. Обогреватели работали на полную мощность. Она знала это и все же повторяла бессмысленные попытки тысячи раз за последние дни — бесконечные, бессонные и однообразные.
Унылый взгляд обратился на холодные каменные стены. Когда же она решила сделать их из камня? Мрамор теплых розовых и зеленых оттенков. Теплых? Розовый цвет теперь стал цветом умирающего дня и наступавшей ледяной ночи. Зеленый вызывал в памяти картины бесконечных арктических льдов. Камни смеялись над Матерью Сарна и отнимали остатки тепла у ее старого тела.
Старость. Бесчисленные годы, пролетевшие в бессмысленном ожидании. Ожидании встречи с пропавшими друзьями или возможности снова начать поиски в космическом пространстве. Годы, затраченные на бесплодные попытки узнать секрет скорости, превосходящей стремительность светового луча. Секрет, который был почти найден и тут же утерян четыре тысячи лет назад, когда четверо прекрасно обученных сарниан погибли при взрыве этого Города, некогда назвавшегося Нью-Йорком. Секрет остался нераскрытым.
