Мы были несколько ошарашены таким оборотом. Возмутился Сан-Саныч:
– Борис Яковлевич, насчет того, что Зонов не должен уйти от справедливой кары, я с вами полностью солидарен, нельзя ему спускать. Но то, что предлагаете вы – такое же иезуитство: ради гуманизма все должны врать. Войну никто не оправдывает. Но если что-то во время войны создано, никто этого факта не скрывает. Факт есть факт.
Зонов поднял руку:
– Можно мне два слова?
Но того, что хотел сказать он, мы так и не узнали. Потому что эхом рассуждений о войне прогремел внезапный оглушительный взрыв. И вспышка. И звон стекла. И вонь гнилого чеснока. И моментальное, выворачивающее наизнанку удушье. Захлебываясь слезами и соплями, я успел увидеть, как с двух сторон – из двери в коридор и из двери в подсобку – в зал ввалилось с десяток слоноподобных монстров цвета хаки с черными палками в лапах. ОМОН.
Я корчился на кафельном полу, и моим единственным желанием было разорвать ворот рубахи, но тот не поддавался и душил, душил… Я и думать забыл об автомате, а когда очухался, его у меня уже не было.
ОМОНовцы в противогазах, орудуя резиновыми дубинками, выгнали нас в коридор, а оттуда – в спальное помещение. Вот они – «другие инструкции» пацана-сержантика.
… В горле першило, глаза хотелось тереть и тереть, все тело ныло от кашля, который не прекращался уже полчаса. Проклятый слезоточивый газ выветривался удручающе медленно. Никто, казалось, и не собирается объяснять нам происшедшее.
Зонов, разделивший на сей раз с нами участь арестанта, в промежутках между приступами кашля поведал нам, что и сам не имеет понятия, какие события ожидают нас далее. Ведь солдаты, оказывается, находятся в непосредственном подчинении МВД и в соподчинении ФСБ, официально оставаясь охраной секретного склада. А Зонов для них – начальник только в том, что касается внутреннего порядка. Все наиболее важные распоряжения они получают непосредственно из Москвы.
– Самое смешное, – закончил он, – что только высшему командованию известно истинное положение вещей. Материалы об этом эксперименте проходят в режиме «два ноля» – «совершенно секретно», и для всех промежуточных военных начальников вы – особая категория заключенных. В документе так и написано: «В целях государственной безопасности подвергнуть изоляции сроком на шесть месяцев».
– Сколько, сколько? – выпучил свои голубые глаза самый молодой из нас, – да у меня жена, может, сегодня рожает уже!
– Зонов, я вас убью, – решительно поднялся Рипкин, но его сумели усадить на место. Тогда он крикнул: – Это провокация! Все продумано! Это запасной вариант!
Зонов, кажется, наконец, впервые смутился.
– Уверяю вас, это не так. Я думаю, мне позволят пройти в кабинет, позвонить, и я все улажу. Эти дуболомы потому нас сюда и согнали, что растеряны. А когда они растеряны, они начинают метаться.
– Ох, Зонов ей богу, ваше будет счастье, если вы не врете, – сжал кулаки Юра. – Как мне хочется дать вам по роже. Но ничего, вы еще будете публично, перед всеми хлопцами, прощения просить.
Смирный наш майор-то, оказывается, крут. Представляю, как трудно ему было столько времени разыгрывать перед Зоновым его правую руку.
Зонов поднялся и, сдерживая ярость, с расстановкой произнес:
– Я не требую от вас извинения за эти слова, хотя и имею на это все основания. Я понимаю вас. Но и сам я не считаю нужным извиняться перед кем-либо за все то, что здесь произошло. Как не извиняется хирург за то что он вас режет. Вы еще будете благодарны мне. Что же касается последнего эпизода, то тут виной – единственно ваша самонадеянность. Вы сами себе навредили. Себе и мне.
– Да как вы смеете! – снова дернулся Борис Яковлевич. – Как вы смеете ставить людям в вину нежелание терпеть унижение?!
Но Зонов не слушал его. Он подошел к двери и принялся колотить в нее.
Ему открыли. Мы видели, как он, перекинувшись парой слов с сержантом, пошел, конвоируемый двумя охранниками, к выходу.
– Зря мы его отпустили, – огорчился Сан-Саныч, – надо было его заложником оставить.
– Лучше наложником, – хохотнул Жора. – Из него сейчас заложник, как из меня балерина: он тут больше не котируется.
Мы ждали полчаса, час… Потом расползлись по койкам.
«Если следовать логике Зонова, думалось мне, – то сейчас каждый из нас должен совершить по великому открытию. Да нет, теперь-то нас может спасти только одно, зато мощнейшее изобретение человечества – бюрократическая система…»
Следующий день прошел так, будто ночью ничего не случилось. Хотя нет, изменения были. Во-первых, мы встали только к обеду и обошлись без всяких построений. Во-вторых, двери в лаборатории были заперты на огромные амбарные замки. В-третьих, сначала в столовой, а потом и в расположении за нами постоянно наблюдал теперь молодчик с автоматом.
Мы были озлоблены, мы требовали немедленно выдать нам предателя-Зонова для расправы. Но охранник в разговор не вступал. А когда кто-нибудь подходил к нему ближе, он замахивался прикладом или передергивал затвор.
Флакончики с растворами были у Сан-Саныча при себе, и их содержимого вполне хватило бы на то, чтобы выбраться отсюда. Но при том режиме боевой готовности, в котором находилась сейчас охрана, повторять попытки бегства было небезопасно: нас, безоружных, перестреляли бы как котят. «В целях государственной безопасности».
На ужине мы принялись колотить тарелками по столам, скандируя: «Зо-но-ва, Зо-но-ва!» И моментально получили добрый «урок демократии»: группа солдат, орудуя, как и вчера, дубинками и прикладами, загнала нас назад в спальню.
Если вчера, во время «пресс-конференции» с Зоновым многие склонились в его сторону, сегодня, пережив новые унижения и побои, все окончательно согласились с Борисом Яковлевичем. Согласились с его яростью и желчью.
Он все-таки появился. Он появился только на следующее утро с дипломатом в руке.
– Все, – сказал он, – отправляетесь домой.
Тем, что именно эту фразу он произнес первой, он спас себя от десятка желающих прикончить его тут же, не сходя с места. Услышав эти слова, майор Юра вновь взял командование в свои руки и объявил построение. Как ни странно и теперь его послушались, видно, понимая: в последний раз.
– Значит, так, – сказал Зонов, похаживая перед строем, – еле сумел убедить Академию, что эксперимент успешно завершен задолго до планируемого срока. Но, сами понимаете, пока все согласовывались МВД и ФСБ, пока оттуда дали кодограммы нашим доблестным защитникам… Короче говоря, вас освобождают. Но, как я уже сказал, только потому, что налицо уже готовый результат. И сейчас каждый из вас, точнее те, кто не потерял здесь времени зря, напишут мне письменные заявления о том, что они здесь изобрели или открыли. Напишете, будете свободны, не напишите – не будете. Ясно?
