Между тем разговор старших перешел па злободневные темы. Стали обсуждать положение Гарри. Самсон жаловался, что сына не интересуют торговые дела.
- Это правда, Гарри? - спросил дядя, зачем-то ткнув в грудь племянника пальцем, отчего засверкал перстень с огромным голубым брильянтом. - Я не верю.
Чтобы такой молодой, рассудительный человек, как ты, нс понимал, что деньги в наш век-это все!
- Нет, не все, - сказал Гарри. - Есть еще дружба, преданность, высокие порывы души...
- Та-та-та, дорогой племянник! - прервал его Соломон Гейне. - Это прекрасные вещи, только они не стоят и талера в наше время. Слушай меня: брось эти глупости, поступай в торговую школу, если хочешь быть человеком, а не таким, как твой дядя Симон.
Бетти Гельдерн вспыхнула при упоминании о своем ученом, но не "деловом" брате, однако ничего не сказала.
Она не хотела раздражать почетного гостя. Зато Гарри не сдержался и воскликнул:
- Думайте что хотите, но я отдам сто купцов и тысячу маклеров за одно благородное сердце моего дяди Симона!..
Гарри в запальчивости хотел сказать еще что-то, но, увидев умоляющее лицо матери и растерянную физиономию отца, сдержался.
Соломон не рассердился; он довольно добродушно засмеялся и сказал, обращаясь к Амалии:
- Смотри, какой у тебя сердитый кузен!
Амалия едва улыбнулась и подняла свои лучистые глаза на Гарри. Юноша прочитал в ее взгляде нечто вроде сочувствия, и это было лучшей наградой за его порыв, быть может неуместный в таком кругу. А Соломон встал со своего кресла, подошел к Гарри и обнял его.
- Ты хороший мальчик, - сказал он. - Мне нравится твоя честность. В торговых делах нужна честность, но, разумеется, в свою пользу. Вот лет через двадцать ты будешь благодарить дядю за добрый совет. У тебя тогда будет хороший магазин готового платья, хорошая жена и хорошие детки - так, с полдюжины...
Тут Соломон залился веселым смехом, присутствующие поддержали его из вежливости, а Гарри, то ли от смущения, то ли от негодования, выбежал из гостиной.
Он заперся в своей каморке, улегся в постель и плакал, уткнувшись в подушку.
"Что же со мной будет? Какому богу молиться? Когда я был глупее, я обращался в лицее к богу, прося его помочь мне не забыть неправильные глаголы. Но бог помогал плохо, и я в нем разуверился", - думал Гарри.
Наставления Соломона Гейне, преподанные племяннику, совпали с желанием родителей Гарри. Юношу определили в торговую школу. Это учебное заведение не имело ничего общего с такой разносторонней школой, как лицей. Здесь никому не было дела до латыни, истории, мифологии, географии. Скучные, ограниченные преподаватели вдалбливали ученикам премудрости "тройного правила", вексельного права и учили вести бухгалтерские книги по всем законам торгового дела. И ученики были такие же скучные и ограниченные. Гарри с отвращением посещал школу, а но ночам ему снились дебеты, кредиты, брутто, нетто, тара и прочие термины торговли. Гарри попрежнему интересовался только поэзией и искусством. Он непрестанно читал книги классических и современных писателей, не только немецких, но и французских и английских. Шекспир и Байроп были его любимцами. Он пробовал даже перевести на немецкий язык из байроновского "ЧайльдТарольда". Писал он и свои стихи.
Однажды в необычайном возбуждении прибежал он к бывшему лицейскому товарищу Иозефу Нейнцигу и прочитал ему только что написанное стихотворение "Гренадеры". Семнадцатилетний поэт с воодушевлением передал разговор двух французских гренадеров, возвращающихся на родину после падения Наполеона. Гарри выразил любовь французских солдат к своему полководцу.
С особенным жаром прочел он слова:
И мой император в плену!..
Иозеф Нейнциг спросил Гарри, неужели он до сих пор преклоняется перед Наполеоном, который принес столько несчастья их родине во время последних войн. Гарри пылко ответил:
- Я люблю не французского императора, а ту идею, которую он воплощает. Я люблю революцию, а он ведь выступил ее защитником.
Действительно передовая немецкая молодежь Рейнской области могла вспоминать с сожалением об утрате гражданских свобод, принесенных французами, когда эта самая развитая промышленная область Германии отошла к Пруссии. Прусские помещики при помощи своей военщины вводили старые феодальные порядки, и стихи молодого Гарри о павшем французском императоре звучали вызовом жестокой прусской реакции.
Когда Гарри Гейне с грехом пополам окончил торговую школу, отец взял его с собой во Франкфурт-на-Майне. Этот старинный город, считавшийся "вольным", то есть не принадлежавшим никакому феодальному властителю, был оплотом немецкой торговой буржуазии. Здесь устраивались знаменитые ярмарки, на которые приезжал и Самсон Гейне сбывать свой вельветин. На этот раз он приехал вместе с Гарри, которого решил пристроить в хорошую торговую фирму. Он нарочно увез его из Дюссельдорфа, чтобы оградить юношу от изнеживающей обстановки семьи и балованных товарищей. Самсону Гейне удалось определить сына в качестве ученика к банкиру Риндскопфу, одному из влиятельнейших во Франкфурте-на-Майне.
Пробыл Гарри в обучении у Риндскопфа очень нсдолю. В вежливом письме к Самсону Гейне банкир сообщил, что у Гарри "нет никакого таланта к делам". И в самом деле, банкирские операции нисколько не заинтересовали Гарри, чем он выводил из себя тупого и мрачного Риндскопфа. Как-то раз, вместо того чтобы вести счета в бухгалтерской книге, он нарисовал там как умел своего шефа, с толстым брюшком и косматой гривой, а под карикатурой подписал несколько стихотворных строк, осмеяв фамилию Риндскопф, что значит по-немецки "воловья голова". Такую дерзость банкир не мог вытерпеть и в тот же день прогнал Гарри.
Из конторы банкира юноша попал в подвал крупного оптовика, торговца колониальными товарами. Здесь уже не было изящной мебели и хрустальных чернильниц, находившихся в банкирской конторе. Гарри приходилось сидеть в темном складе на ящиках с мускатным орехом и мешках с кофе, отвешивать товары и следить за их упаковкой. Он имел дело с грубыми грузчиками и нетерпеливыми покупателями, которые понукали юношу, как старую клячу. Гарри охотно покидал душный, пропахший колониальными пряностями склад бакалейщика и бродил по Франкфурту. С благоговением стоял он возле дома на улице Гроссер Гиршграбен, ничем, казалось, не отличавшегося от многих таких же домов. Но здесь свыше полувека назад родился Гёте, чьими произведениями зачитывается Гарри. Часто перед ним вставали образы бунтарей Прометея и Фауста, Гёца фон Берлихингена и Эгмонда - героев Гёте, стремившихся уничтожить насилие и освободить людей от рабства.
