Вздох, скрип кресла, шлепанье босых ног по полу.
- Пойдемте!.. - отозвалась Эльжбета.
- Вы что, заснули?! - Ниночка в упор смотрела на него. - Я вас раза четыре окликнула!..
- Извините, я не слышал... - пробормотал Петухов.
- Вам плохо?! - сменив гнев на милость спросила Ниночка, и Сырцов оторвался от "Огонька".
- Нет-нет, я просто задумался, - сказал Петухов.
- Температура у нас нормальная, - посмотрев на градусник, сказала Ниночка. - Может быть, переутомились?..
- Наверное, - пробормотал Петухов.
Чем больше он вслушивался в разговоры тещи и Эльжбеты, тем яснее понимал, что это никакое не отклонение в мозгу.
- Разденьтесь, вас послушают, - сказала Ниночка.
Петухов разделся, и Сырцов, оторвавшись от "Огонька", взялся за фонендоскоп. Он прослушивал Петухова минут пять. Морщился, заставлял не дышать. Даже Ниночка удивилась столь долгому прослушиванию.
- Н-да... - изрек Сырцов, вытер пот и сел на стул.
Посидев, Ольгерд Семенович вдруг сказал:
- Ложитесь!..
Петухов покорно лег. Сырцов снова стал его прослушивать. Причем мембрану фонендоскопа он пододвинул к шее и долго держал ее там.
- О чем они говорят?.. - догадавшись, спросил Петухов, потому что разговор тещи с Эльжбетой теперь весь утекал в звукоуловитель фонендоскопа и голоса слышались отдаленно, неразборчиво.
- О родах, - ответил Сырцов. - Что?! - тут же переспросил он и покраснел. - Что вы себе позволяете?! - взвизгнул Ольгерд Семенович. - Я ветеран войны и труда!..
- Я же не говорю, что вы подслушиваете, - заметил Петухов. - Я сам дал вам послушать, потому что... - Петухов осекся, взглянул на Ниночку, которая не понимала, о чем идет речь. - У меня целый день сегодня так, я работать не могу!..
- Может быть, вы приемник проглотили?! - заинтересовался Сырцов. Японцы, знаете ли, сейчас делают такие маленькие...
- Это моя теща, - мрачно сказал Петухов.
- Теща? А где она?.. - не понял Сырцов.
- Умерла... Два года назад... - вздохнул Петухов.
Сырцов несколько секунд удивленно смотрел на Петухова.
- Н-да... - пожевал воздух губами Сырцов. - Ниночка, выпишите ему бюллетень, - попросил Ольгерд Семенович. - Мы попробуем заглушить враждебные голоса антибиотиками!..
- А какой диагноз?! - ничего не понимая, спросила Ниночка.
- ОРЗ, - твердо сказал Сырцов.
Глава 7
В ней много веселого, забавного и, впрочем, серьезного
Надо сказать, что все те же разговоры слышала и Маша, которая после ухода отца тоже выпила целую чашку этого густого чая. Оставшуюся заварку она по совету бабушки вылила в ее любимый старый кактус, пожелтевший уже с боков, вымыла заварной чайник с мылом, сполоснула и заварила грузинский, номер 36. И буквально через пятнадцать минут включились голоса, но, в отличие от Петухова, Маша легким усилием воли могла убавлять звук и даже выключать его полностью и также прибавлять, словно радиоприемник находился у нее внутри. Это ее порадовало, и она, послушав разговор об Азриэле-Крюкове, вспомнила о сказках, нашла в шкафу старую книгу народных немецких сказок, села читать. В книжке было две сказки: "Волшебные зеркала" и "Замок с превращениями". Первая сказка была покороче, и она стала читать ее. В ней рассказывалось о мрачном грюнвальдском замке, где каждый, кто попадал в него, находил огромное количество зеркал. Но стоило лишь взглянуть на себя в зеркало, как человек мгновенно превращался в каменное изваяние, и таких странных скульптур в замке было великое множество. Оживлять их умел лишь владелец этого замка, злой Маг и чародей Азриэль фон Креукс, и ему доставляло удовольствие оживить кого-нибудь из гостей, чтобы поужинать с ним вместе, послушать рассказы пришельца и развеяться от одиночества. Иногда он оживлял красивых девушек, заставляя их проводить с ним жаркие ночи, а если кто-то из них не соглашался, он отправлял строптивых в подземелье, к своим крысам, где проводил чудовищные опыты. Эта сказка-повесть оказалась такой страшной, что Маша, не дочитав ее, отложила в сторону. Впрочем, пора было собираться в школу.
Занятия заканчивались, пошла последняя неделя, потом отработка, и два месяца можно было "побалдеть", как любил выражаться обалдуй Мыльников. Он ходил постоянно с разорванным карманом, и поскольку сидел позади Маши, то вечно к ней приставал. Самое излюбленное его приставание заключалось в том, чтобы шандарахнуть Машу электрическим током. Мыльников был просто напичкан электричеством, искры из него так и летели, и физичка Блудова всегда подзаряжала от него свой аккумулятор для слухового аппарата. У нее имелся специальный электроуловитель для этих целей, который она сама сконструировала, но запатентовать его отказывалась, потому что надо было заполнить кучу бумаг и принести сто справок, одну даже от психиатра. Поэтому Блудова собирала электричество ради спортивного интереса. Вызывала Мыльникова, спрашивала домашнее задание, которое он, естественно, не знал, ставила ему двойку и включала электроуловитель, за несколько секунд набирая нужные ей три вольта.
- Уйду на пенсию и продам патент американцам! - постоянно грозила она неизвестно кому и тяжело вздыхала.
Мыльников один раз разозлился и написал жалобу директору, потребовав 21 руб. 48 копеек (расценки на подзарядку он узнал в местной мастерской). И когда директор явился в класс, чтобы разобраться, физичка оказалась на высоте, заявив, что действительно заняла на прошлой неделе у Мыльникова 21 руб. 48 копеек на подзарядку и ждала зарплаты, чтобы отдать. Этот разговор между директором Ботинкиным и Блудовой происходил на глазах всего класса, и надо было видеть круглую директорскую физиономию. Ботинкин пришел в класс, чтобы похохотать (больше всего на свете, кажется, он любил хохотать, его так и звали в школе "хохотунчик"), но, когда факт жалобы подтвердился, рожа хохотунчика напоминала по вкусу скисшие сливки. Однако, когда он услышал, что Блудова заняла деньги на подзарядку слухового аппарата (не чего-нибудь, а слухового аппарата!), Ботинкин вдруг закхекал, а еще через секунду уже заливчато, как школьный звонок, заливался от хохота. И с ним, естественно, хохотал весь класс.
В тот день, когда Маша после путешествия в Вечернюю страну пришла в школу, произошло два, нет, три события. Не желая больше платить свои кровные деньги хулигану Мыльникову, Блудова вызвала к доске Алика Лаврова и, не дав ему договорить, влупила тройку, что, конечно же, равнялось по наглости убийству Мартина Лютера Кинга, ибо уж кто-кто, а Лавров знал физику за первый курс университета. Алик побагровел, взмахнул рукой, прибор у физички зашипел, из него пошел дым, а Блудова не могла оторвать глаз от стрелки. Ее зашкалило.
