Брайар смяла записку в кулаке и зашлась дрожью, которую оборвал лишь ее крик — неистовый, яростный вопль, перепугавший, без сомнения, всех соседей. Но их мнение значило для нее столь мало, что вопль повторился вновь. Лучше ей от этого не стало ни на йоту, но она не удержалась и завопила в третий раз, а потом схватила попавший под руку стул и швырнула его через всю комнату, прямо в каминную полку.
Стул разломился пополам, но не успели его останки рухнуть на пол, как Брайар уже вылетела с фонарем на крыльцо и скатилась по лестнице.
Она на бегу подвязала шляпу и запахнула пальто. Дождь почти перестал, но бежать приходилось против ветра, по обыкновению колючего. Спустившись с холма, Брайар поспешила в то единственное место, где Зика можно было наверняка застать в тех редких случаях, когда он задерживался достаточно долго, чтобы она начала волноваться.
В четырехэтажном здании у воды, успевшем побывать и складом, и борделем, община монашек устроила приют для детей, у которых Гниль отняла родителей.
В Сиротской обители сестер Благодати Господней выросло целое поколение мальчишек и девчонок, умудрившихся ускользнуть от газа и без помощи взрослых пробраться на Окраину. Сейчас даже самые юные из тех, кто поселился здесь в первые годы, были уже достаточно взрослыми, чтобы либо подыскать себе новый дом, либо согласиться на какую-нибудь работу в церкви.
Среди мальчиков постарше выделялся некий Ректор Шерман по прозвищу Задирала — парнишка лет семнадцати, если не больше. Он заработал себе известность, приторговывая «желтухой» — штукой хоть и незаконной, но крайне востребованной. То был дешевый наркотик — желтоватая зернистая кашица, которую получали перегонкой зловредного газа. Действие он оказывал столь же приятное, сколь и губительное. Желтуху заваривали и вдыхали пары, чтобы блаженно и тупо прибалдеть, однако рано или поздно хроническое употребление приводило к смерти… и не слишком быстрой.
Желтуха не просто разрушала разум — омертвлялось само тело. Возникнув в уголках рта, гангрена расползалась по всему лицу, поедая щеки и нос. Пальцы на руках и ногах отваливались, и со временем больной мог окончательно превратиться в пародию на неупокоенных «трухляков», которые, похоже, и по сей день бессмысленно волочили ноги в обнесенных стеной кварталах.
Несмотря на очевидную опасность, наркотик пользовался большим спросом. А поскольку спрос был велик, Ректор всегда располагал полным ассортиментом трубок, рецептов и крошечных бумажных пакетиков с дурью.
Брайар пыталась оградить Зика от его влияния, но реально сделать ничего не могла, а Ректор как будто и не навязывал наркотика ее сыну — ни для продажи, ни для употребления. В сущности, мальчика интересовали совсем другие материи — общение, дух товарищества, возможность потереться среди сверстников, которым не придет на ум облить его синей краской или повалить на землю и намалевать на лице грязное ругательство.
Да, она все понимала, но это еще не значило, что ей все это нравилось, и отозвавшийся на крики, которыми она оглашала приют, долговязый рыжий паренек ей тоже не нравился.
Она протиснулась мимо монашки в неуклюжем сером одеянии и приперла Ректора к стене. Глаза у него стали до того круглыми и честными, что о невиновности и речи быть не могло.
— Слушай, — начала она, нацелив палец ему в подбородок, — тебе известно, где сейчас мой сын, и ты мне это скажешь, иначе я оторву тебе уши и заставлю их съесть, портовый ты оборвыш, торгаш поганый.
Ее голос ни разу не взлетел до крика, но каждое слово было увесистым, как молот.
— Сестра Клэр? — проскулил он, обнаружив, что дальше ему пятиться некуда.
Брайар одарила сестру Клэр взглядом, от которого металл пошел бы ржавчиной, и снова переключила внимание на Ректора:
— Если мне придется просить дважды, то жалеть об этом ты будешь до конца жизни, как бы тот ни был далек.
— Но я не знаю. Честно, не знаю, — прохныкал он.
— Зато догадываешься, сдается мне. А еще мне сдается, что догадки твои близки к истине. И вот честное слово, если ты сию же минуту не откроешь рот и не заговоришь, то навлечешь на себя тяжелейшие и неприятнейшие телесные повреждения, и, когда я закончу, ни одна монашка и ни один священник, да и вообще ни один человек, разгуливающий в святых одежках, тебя уже не узнает. Ангелы будут рыдать, глядя на то, что от тебя останется. А теперь говори.
Его безумный взгляд метался между Брайар, застывшей с разинутым ртом сестрой Клэр и священником, который мгновение назад вошел в комнату.
Тут ее осенило, и вовремя, иначе парнишка схлопотал бы удар в живот.
— Понимаю, понимаю.
Он не хотел обсуждать дела на виду у своих благодетелей.
Брайар схватила его за руку и потянула за собой, бормоча через плечо:
— Прошу прощения, сестра и отец, но нам с этим молодым человеком нужно немного побеседовать. Это совсем ненадолго — даю вам слово, к отбою он снова будет у вас. — И добавила вполголоса, увлекая его на лестничную клетку: — Будьте так любезны отметить, господин Задирала, что никаких гарантий относительно вашего состояния по окончании нашей беседы я не давала.
— Слышал я, слышал, — откликнулся он.
Брайар потащила подростка вниз. Он налетел на угол, споткнулся на лестнице. Женщина не особенно представляла, куда ведет его, — на лестнице царствовали тишь и мрак. Если бы не ее фонарь да пара светильничков на стенах, сориентироваться здесь было бы невозможно.
В подвале за лестницей обнаружилась небольшая ниша.
Она рывком остановила Ректора и развернула лицом к себе.
— Ну, вот мы и пришли! — прорычала она с яростью, способной испугать и медведя. — Тут нас никто не услышит. Ты мне все расскажешь, и расскажешь быстро. Мне надо знать, куда направился Зик, и как можно скорее.
Ректор вздрогнул и заколотил по пальцам, сдавившим его костлявое плечишко. Однако Брайар не поддалась. Лишь когда ее хватка стала вконец невыносимой, паренек истошно взвизгнул и кое-как сумел высвободиться.
— Да он ведь просто хочет доказать, что Левитикус был не мошенник и не псих!
— Откуда у него уверенность, что ему это по силам? И с чего вообще он ввязался в такую авантюру?
Для неосведомленного человека его ответ был слишком осторожным:
— Наверное, до него дошел кое-откуда один слух…
— Что за слух? И откуда именно?
— Помните, одно время гуляли россказни о конторской книге Блю? Разве доктор не признался, что русские отвалили ему денег, чтобы испытания пошли наперекосяк?
Ее глаза сузились.
— Да, это слова Леви. Но никаких доказательств так и не нашлось. Даже если доказательства и были, вы их не найдете — он ни с кем не делился таким подробностями.
