Стараясь не терять Гленка из виду, я краем глаза продолжал следить за пирамидой. Вид серого чудовища всколыхнул во мне прежний страх и вместе с ним — прежние вопросы. Из кучи гипотез и предложений в моем мозгу мало-помалу начинала вырисовываться стройная картина; странно, но я чувствовал, что теперь как никогда близок к разгадке тайны острова.
— Держись подальше от Гленка, — посоветовал я Лакрузу. — Он не успокоится, пока не заполучит обратно свой револьвер. Но помни: главная опасность — пирамида.
Гленк дошагал до места, где из холма торчал сверкающий на солнце край металлического панциря. Взрыхленная почва отмечала участок вчерашних раскопок. С радостным возгласом наклонившись, Гленк уперся покрепче ногами и принялся тянуть на себя край металлической пластины, очевидно, надеясь выволочь на свет Божий весь панцирь. Однако для такого подвига не хватило всей его недюжинной физической силы. По-видимому, он твердо считал, что вещество панциря является сплавом, содержащим серебро или платину. Некоторое время он яростно дергал одну из пластин в надежде оторвать ее, однако она и не думала поддаваться. Наконец, оставив бесплодные попытки отломить часть панциря, он выпрямился и зло посмотрел на неподатливый металл. Пот градом катился по его обросшему десятидневной щетиной лицу.
— Теперь вы убедились в бессмысленности вашей затеи? — проговорил я, подойдя к нему. — Будьте благоразумны, оставьте панцирь в покое и возвращайтесь к шлюпке.
— Не раньше, чем я раздобуду пару обломков этой штуковины, — Гленк с раздражением отер пот рукой.
— Ну если так, то я хотел бы кое-что вам показать. Может быть, тогда вы станете немного сговорчивее, — я указал на расплющенный холм. — Идемте, вы сами увидите, что стало с несчастным Андерсоном. Бедняга тоже охотился за сокровищами. Если вас не стошнит от вида той каши, что от него осталась, можете бродить тут сколько душе угодно. Уверяю вас, это займет совсем немного времени.
С недовольным ворчанием Гленк последовал за мной. Я подвел его к красному, уже слегка побуревшему пятну крови, перемешанной с илом. Зрелище действительно было не из приятных; на второго помощника оно подействовало подобно удару электрическим током. Его грубое волевое, лицо утратило привычное самонадеянное выражение; по тому, как он судорожно вздрогнул и впился глазами в пирамиду, я понял, что Гленк испугался — быть может, впервые в своей жизни. Однако это длилось лишь несколько мгновений. Самолюбивый характер шотландца не мог позволить ему спасовать перед безмозглой серой глыбой.
Повернувшись спиной к пирамиде, он вразвалку двинулся обратно к торчавшему из холма панцирю.
— Катись к дьяволу, — почти беззлобно бросил он через плечо. — Плевать я хотел на тебя и твои детские сказки. Холм рухнул во время землетрясения, а Андерсону просто не повезло, что он оказался рядом. Проваливай, пока я не угостил тебя кулаками.
— Что за упрямый осел! — я не мог сдержаться. — Твоя жадность только погубит нас! За эти жалкие обломки ты не выручишь и ломаного гроша, — разве что всучишь их какому-нибудь археологическому музею.
— Говорят, музеи платят немалые деньги, — невозмутимо возразил Гленк.
— Оставаться дальше на острове равносильно самоубийству! — горячился я. — И мы не можем сидеть здесь до Судного дня в ожидании, когда ваша честь соизволит сойти на берег. Последний раз спрашиваю: ты идешь с нами или нет?
Гленк даже не удостоил меня ответом; повернулся спиной и принялся топтаться вокруг панциря, прикидывая, как бы половчее ухватиться за его край. Я понял, что вразумить его не удастся. Сейчас для него ничего не существовало, кроме куска сверкающего металла и звона монет, которые он надеялся за него выручить.
Вне себя от ярости, я еще кричал, что с меня довольно, что шотландец давно сидит у меня в печенках и я немедленно возвращаюсь к шлюпке…
Выстрел щелкнул, как удар хлыста. Подскочив на месте, я оглянулся. Гленк с неожиданным для его массивного сложения проворством резко повернулся всем телом, готовый грудью встретить любую опасность.
За препирательствами с Гленком я начисто позабыл о Лакрузе. Теперь мне уже никогда не узнать, зачем Питу понадобилось всаживать пулю в бок пирамиды. То ли ему померещилось какое-то движение, то ли у бедного кока попросту сдали нервы и на спусковой крючок он нажал случайно, однако он попал в самую середину лоснящейся серой стены.
Все, что произошло вслед за этим, я помню не вполне отчетливо. В голове остались лишь отдельные эпизоды, как будто никак не связанные между собой. Мои представления о времени совершенно исказились; события развивались с молниеносной быстротой, и, наверное, все длилось не дольше двух-трех секунд, хотя мне показалось, что прошла вечность.
Словно зачарованные, мы стояли и следили за тем, как серая поверхность монолита заволновалась, пошла крупной рябью, точно океан в непогоду, и вдруг сползла — нет, не то слово! — с ужасающим грохотом обрушилась вниз, подняв в воздух облако пыли. Я отчетливо помню туповатое удивление на лице Гленка и ужас в глазах Лакруза.
Поразительная скорость, с какой огромная серая масса оказалась на земле, и по сей день не дает мне покоя. Временами мне кажется, что разгадка кроется в способности серой корки воспринимать интенсивность внешнего воздействия. Быть может, это очень запутанно, но постараюсь объяснить, что я хотел сказать. Когда Гленк ударил по стене ногой, она лишь лениво подалась внутрь, образовав небольшое углубление, и много позже выпятилась выступом в форме носка ботинка; пуля же Лакруза родила настоящую бурю.
Через мгновение пыль рассеялась, и перед нашими глазами предстало фантастическое зрелище. Там, где секунду назад возвышалась пирамида, теперь стоял огромный черный остов — замысловатое сооружение из блестящих металлических стержней, стянутых множеством тончайших упругих нитей.
Его строение кажется невообразимо сложным. Снаружи находился правильный параллелепипед из двенадцати толстых стержней: четыре вертикальных столба, напоминающие поставленные стоймя гигантские сорокафутовые карандаши, поддерживали четыре перекладины размером сорок на шестьдесят футов. В основании покоились еще четыре таких же стержня.
Внутри параллелепипеда в беспорядке вытянулся настоящий лабиринт из множества Тонких стержней и паутины связующих нитей. Из их переплетения смутно проступали вложенные одна в другую геометрические фигуры. Вначале я различил куб, затем сферу; чуть глубже располагались тетраэдр и вписанный в него конус, после чего нити сплетались уже в совершенно невообразимые фигуры, которым трудно подобрать определение. В центре сооружения заключался массивный черный клубок, не позволявший увидеть, что скрывалось внутри фигур.
