Проклятие волхва не умерило жар сладострастия. Прелюбодей и маньяк, Владимир обрюхатил всю округу близ Киева, имея несколько сот наложниц, согласно возложенному на себя званию — так просветитель Руси улучшал породу. Это может показаться дикостью не только с точки зрения современного читателя, но даже в те суровые времена любовные похождения Владимира Святославича, мягко говоря, не укладывались в рамки «права первой ночи».
— И вот десять лет царства Владимир провел в эдаких оргиях, — рассуждал Игорь зло, — а на одиннадцатом вдруг морально перековался. В единый миг и стал добропорядочным божьим рабом и служителем Христа! Ой, чтой-то мне сие напоминает?
Все повторяется на кругах истории! Нелепость! Говорят, у него были проблемы со зрением, и Анна посоветовала ему креститься, чтобы окончательно не ослепнуть. Да, любой врач скажет, что столь резкая смена образа жизни приведет не только к потере зрения, но и вообще к сумасшествию… А это был здоровый кобель, хотя и трусливый, как всякий деспот и тиран. В народе долго вспоминали ту ночку, что провел княже под мостом, сберегаясь от врагов. Не случайно, видать, былинный Владимир «лижет пятки» Идолищу, воссевшему во Киеве? И лизал бы до скончания веку, кабы не старый казак Илья Иванович!
Отцову кровь Ярослава Мудрого охладила его супруга, шведская княгиня Ингигерд, внучка князя бодричей. По приезде на Хольмградскую землю вместе со своими викингами она обосновалась в родовом гнезде Рюриковичей Ладоге. Отсюда на мечах словен, варягов и свеев, сын Владимира совершил восхождение к вершинам власти, перешагнув через трупы братьев, весьма кстати зарезанных Святополком.
Когда волхвы возглавили голодные людские толпы в Суздале, захватив языческих жрецов, Ярослав одних отправил в изгнание, прочих казнил, дав суздальцам благочестиво-христианское объяснение постигшего их мора: «Пути Господа неисповедимы!»
Истребляя носителей традиции, целому народу стирали историческую память.
Мы — уж иные русы, иное племя. Все вернется на круги свои — будут взлеты, их сменят падения. На дыбу послали скоморохов, а пели то всего лишь
«Орут глашатаи по Русской Земле,
Что князь наш — уверенность в завтрашнем дне.
А мы говорим: «Погляди из окна!
Увидишь, как мало осталось до дна!»
А ничего и не «осталось». Добро пожаловать в самую бездну!
ГЛАВА ПЯТАЯ. ПОСЛЕДНЯЯ ЦИТАДЕЛЬ РУТЕНИИ
В Арконе часто искали пристанища бродячие певцы. На всех городских площадях, на любых дорогах Европы ныне их преследовала воинствующая монашеская братия, коль песня не по нраву окажется. Редкому счастливцу удавалось найти знатного покровителя, прошли те старые и добрые времена, когда ярлы и конунги заманивали к себе перехожих мастеров скальдскапа в надежде, что стихотворцы прославят имена благодетелей навек в сагах и балладах.
Мельчали и сами скальды, многие охотно шли в услужение, все больше звучало песен на заказ, да на потребу городской публики.
Сев и его названые братья обходили вечерним дозором побережье, когда на склоне холма замаячили фигуры чужестранцев. Их было трое, все они разительно отличались друг от друга, но в их облике проступало что-то неуловимо единое и каждый дополнял другого. Первым спускался древний старец в выцветшей от солнца и стирки холстине, в руке он сжимал посох, а сбоку от заплечного мешка на ремне у него имелись гусли. Впрочем, может и не они, но в таких тонкостях Игорь не разбирался. Второй приметили девушку в черном. О том, что она свободна, говорили не знавшие платка золотые волосы — большая редкость ныне; — судя по одежде, наверное, трюкачка. И был еще один… Этот третий, как поглядел Игорь, выделялся колоритной внешностью, которая никак не вязалась с ремеслом бродячего артиста.
Не сладко приходилось боянам и на Руси.
В тринадцатом веке потомков Велесова внука нарекли скоморохами. Во многом утратив наследие великих предков, они пели и плясали, радуя народ. Игорь знал — их будут жечь и убивать не меньше чем последних волхвов и прочих носителей Вед. Видно, велика сила песенного слога! И не сила это вовсе, а мощь настоящая. И боятся ее те, кто нечист душой.
Эрили, так звали сельских знахарей и калик в Скандинавии, с успехом пользовали низшей магией символов, заключенной в рунах. Скальды и бояны владели искусством составления рунического заклинания. Объединенные в целое руны порождали магическое действие. Именно это таинство божественного творения помирило асов и ванов, как не должно никогда разъединить германцев и славян! И в знак согласия между собой создали боги Квасира. После трагической гибели он превратился в чудодейственный напиток, Приводящий в Движение Дух, так асы и ваны, а через них и люди, обрели мед поэзии — дар стихосложения.
«Расскажу о том, как Квасура получил от небожителей секрет приготовления сурыни. И она есть утоление жажды, которое мы имели. И мы должны на празднике-Радогоше около богов радоваться, и плясать, и венки подбрасывать к небу и петь, славу богам творя. Квасура был мужем сильным и от богов вразумляемым. И тут Лада, придя к нему, повелела вылить мед в воду и осуривать его на солнце. И вот Солнце-Сурья сотворило то, что он забродил и превратился в сурицу. И мы пьем ее во славу божью…» — рек Любомудр еще одну, на этот раз словенскую версию обретения кваса, а Игорь-Ингвар, вспоминая, дивился — и как это он раньше не примечал.
— И получили мы наставление от Велеса, как творить квасуру, называемую сурыней… Чуть настанут дни Овсеня, пахарь кончит жатву и радуется сему, и пьют руги напиток богов. И если иной не удержит своего естества и скажет порой горькие напрасные слова — это от Чернобога, а другой получит радость — то от Белобога.
— Но пьем мы равно за них обоих, потому что лишь Род — мера всему! — говорил верховный волхв.
Итак, внимание Ингвара привлек широкоплечий, высокий рыжеволосый скальд с гладко выбритым лицом, что выглядело крайне необычным среди русых бородатых ругов. С чела на щеку у него сползал свежий, багровый запекшейся кровью шрам. За спиной незнакомца виднелись рукояти двух слегка изогнутых легких мечей, такие многие века спустя назовут шашками. Видимо, пришелец владел в совершенстве не только искусством скальдскапа, а также мастерством кровавым и прозаичным.
А Игорю, что смотрел на мир сквозь те же Ингваровы очи, но «иными глазами», этот третий почему-то напомнил любимого им Рутгера Хауэра, и он заочно проникся к скальду уважением.
— Будьте здравы, страннички! Далеко ли путь держите!? — окликнул Ратибор троицу, выступив вперед.
