ГДЕ ИСКАТЬ?
По кривому, крутому Самарскому переулку трещит трамвай, покачиваясь и тормозя на поворотах. Рельсы вплотную подходят то к тротуару, то к забору, над которым торчат спутанные голые ветки разросшихся кустов. Иногда забор обрывается и обнажается стена разрушенного дома — синие обои, более синие в тех местах, где стоял шкаф или висел портрет. Груды красного кирпича, ямы, и, если бы не бульдозер рядом, эти увечья казались бы отзвуками войны. Но уже видны позади развалившегося дома белые стены нового здания, подсвеченные софитами. Низкая луна не может соперничать со светом прожекторов.
Старая собака — фокстерьер, толстая, ленивая. Выщербленный мутный паркет. Вешалка забита старыми пальто, выгоревшими плащами. Чинные стулья с прямыми спинками стоят во всех свободных углах — на них сидеть нельзя: то нет ножки, то продавлено сиденье, то сломана спинка. Диван, правда, обит заново, но потом застлан старой материей с бахромой.
Две старушки заахали, заохали, узнав, зачем явился Семен. Зашуршала старая пожелтевшая скатерть, прикрывая клеенку неопределенного цвета. Семену было неловко сидеть на слишком высоком диване, пес вертелся под ногами, оставляя на брюках клочья шерсти. Со стен смотрели старуха с желтым лицом, в чепце с оборками и усатый мужчина с длинным носом. Рядом висели потемневшие гравюры. Сфинкс, а вдали — пирамида. На другой — зимний лес. Все на тех же местах, что, верно, и десятки лет назад. Ничего не передвигалось, не переставлялось. В большой хрустальной люстре горит лишь одна электрическая лампочка. И вдруг на стене Семен увидел рисунок в тяжелой черной раме. Акварель изображала не то куст, не то дерево. Большие листья непропорциональны всему растению. Ветки тянутся в разные стороны. Что это? Это же тот самый куст. Наконец-то он узнает что-нибудь определенное! Радостное ощущение, что он стоит на пороге разгадки тайны, охватило Семена. Он слушал старушек и не сводил глаз с рисунка. Несколько раз он пытался расспросить о картине. Но это было не так-то просто сделать. Пришлось запастись терпением. Вопросы сыпались на него, как горох, и оставались без ответа. Семен не успевал вставить ни одного слова.
Пили чай из блестящего никелем электрического чайника. Чашки были разные. Семену поставили такую тонкую, что он боялся раздавить ее руками. В самый разгар чаепития заскулил пес. Одна старушка нехотя стала одеваться: «Сейчас, сейчас идем, бедненький». Оставшись с другой — более спокойной Семен начал расспросы…
«…Я возлагаю на него большие надежды. Представь себе, вокруг болота растут кусты с большими красивыми листьями, и постепенно болото исчезает, высыхает. Вот чудесно будет! Ни топи, ни бросовых земель, ни комаров с малярией — ничего! Листья большие, поверхность испарения большая, и кусты выкачивают лишнюю воду из почвы.
Остановиться ты можешь в селе Пеньки, первый дом у дороги с раскидистой березой у крыльца. Хозяйка — Матрена Петровна — приветливая, говорливая. Передай ей от меня привет. Жду ответа.
Твой Алексей».
Семен отложил письмо Белогорского, осторожно вынул акварель из рамки и прочел на обороте:
«Дорогой мой! Я запоздал с рисунком. Мне хотелось нарисовать куст в полном цвету. Я ждал. Но не дождался. Война. Обойдемся пока без цветов. Он такой необычный. Ты прав, если и сфотографировать его, то все равно он будет казаться нереальным.
Твой Валентин Урасов».
Семен осторожно скатал акварель в трубку, вложил в нее пожелтевший листок письма, обернул газетой.
Потом достал из кармана свежее письмо, адресованное ему, Семену. Обратный адрес на конверте: «Саратов, Геологическое управление, Геологопоисковая партия № 5. В. Урасову».
«Уважаемый товарищ!
Растение это из третичного периода (был такой период в геологической жизни нашей планеты). Каким образом Вы узнали о растении, не представляю себе!..»
Семен перечел конец письма:
«Я отдал семечко своему товарищу, чудесному человеку — ботанику и мечтателю — Алексею Белогорскому и попросил посадить. К сожалению, война разбросала нас… Мы назвали его „Дагмара“.
Уважающий Вас В. Урасов»
Перечитывать все письмо Семен не стал. Итак, куста, видимо, больше не существует. Вряд ли сохранился тот ленинградский росток. И где его искать?
Никаких сведений о втором товарище Белогорского — Игоре нет. Но кто бы мог подумать, что у этого растения такое диковинное происхождение? И как жаль, что они с Леной не уберегли его. Эх! Знать бы раньше. Как расстроится Лена, когда Семен расскажет ей все, что узнал за эти дни. И тем не менее пора ей рассказать.
Семен с радостью подумал, что, наконец, увидит Лену. И тут же ему стало грустно, что поиск окончен, что с таким увлекательным делом придется расстаться.
Маленькая девочка больна. Ей жарко. Комната невысокая, два окна обращены на север в тенистый сад, мерно гудит вентилятор. Все сделано так, чтоб было больше прохлады в детской. Но прохлады нет. В солнечном южном Ташкенте очень жарко. Даже цветы в искрящихся вазах быстро никнут и вянут. А тут еще жар. На цыпочках, хотя на ногах только легкие сандалии и кругом ковры, в комнату входит отец. Он молча смотрит на красное лицо девочки с прилипшими ко лбу волосами, на ее полузакрытые глаза и уходит. Он бессилен помочь ей. Проходит в другую комнату, садится за рояль. Руки слегка касаются клавишей. Звуков нет: нельзя тревожить девочку. Да и можно ли сейчас думать о работе, о предстоящей лекции, о книгах. Девочка больна. Этот грипп вывел из строя многих людей. Может быть, лучше поместить девочку в больницу? Нет, нет, в привычной обстановке она поправится скорее. Врачи делают все, что нужно. Жена скоро придет. Пока он снова пойдет к девочке и посмотрит. Те же осторожные шаги…
День склоняется к вечеру, но прохлады нет, будто стены дома отдают тепло, накопленное за день. Приоткрыв дверь, Игорь снова смотрит на девочку, на тонкие смуглые ручки, лежащие на простыне, на растение со странными листьями, которое стоит на столике рядом с кроватью. Когда девочке было немножко лучше, она попросила поставить сюда горшочек с растением:
— Без меня цветок забывают поливать.
Это растение вызывает у Игоря много воспоминаний. Консерватория… Маша, ее споры, ее вечное стремление к необычному, ее бесконечные поездки, непостоянство интересов… даже непоследовательность…
У Игоря в жизни все было продумано заранее, все разложено по полкам: музыкальное училище, консерватория, преподавательская деятельность. А Маша? Игорь вспоминает, как познакомился с ней в конце войны на концерте… Беспокойный она была человек. То в Ленинграде пишет отчеты, делает доклады, кому-то помогает, с соседскими мальчишками отправляется в туристский поход, то вдруг уезжает в командировку на три-четыре месяца, откуда шлет письма, длинные, немного трогательные письма с восторженным описанием тайги, какой-то ели, пирамидой тянущейся к небу, с таким бесчисленным количеством шишек, что кажется, хвои нет, вся она бронзово-желтая; то письмо вдруг из полупустыни — Западного Казахстана, — там есть казахи, которые без компаса, без единого ориентира могут находить затерявшуюся в степи стоянку машин с геологами…
