Сначала тосты были удручающе стандартными. Да и душевный разговор не получался: электрик Миша пресекал в зародыше попытки поэта Славика почитать свои новые творения, Гена и Юрик откровенно потешались над резво запьяневшей от шампанского милой Гранечкой, а Нина препиралась с Фотинией, старающейся направить всех на истинный путь аскетизма и отшельнической жизни. При этом пицца и салат не переставали поглощаться, батарея пустых бутылок выстраивалась у стены. И примерно часа через два после начала застолья народ капитально расслабился и пришел в ту фазу наслаждения собственной жизнью, при которой хочется поиздеваться над существованием ближнего своего. Как правило, роль такого ближнего традиционно выпадает играть хозяину дома.
— Трифон, а где твоя девушка? — поинтересовалась Нина, с выражением игривой ехидны поглядывая на Гранечку.
— Какая девушка? — озадачился Трифон. Присутствовала в его натуре этакая первобытная невинность, доставшаяся, по-видимому, от африканского папочки. И благодаря этой невинности Трифон иногда становился совершенно неуязвимым для стрел девичьей стервозности.
— Ну как же… — протянула Нина. — Такая черненькая, худенькая. Я тебя с ней видела в дансинге. В прошлый вторник. Вечером.
— Это был не я. — Трифон наотрез отказывался поддерживать светскую беседу. — В прошлый вторник я в деревне был. У Орландо Фомича. Выступал там. И по дансингам я не хожу. Времени на это нету.
Нина строптиво поджала губки. Трифон был тот еще кремешок, принудить его к поддержанию столь интеллектуального светского разговора было невозможно.
— Ох, Триша, какой ты скрытный! — Нина решила-таки оставить за собой последнее слово. — Почему ты ничего не говоришь нам, твоим друзьям? Не понимаю.
— Конечно, не понимаешь, — встрял крепкий перец Гена. — Потому что у тебя пониматоры отсутствуют. А вот у меня они есть, причем большие.
— Фу!
— Все пустословите, — задудела в аскетическую дуду Фотиния. — А с чем старость встретите? Ведь в скольких грехах покаяться придется!
— Свет, хватит, а? — умоляюще пробубнил супруг-электрик. — Ты уже всех запарила своим благочестием. Блин.
— Как ты можешь! — вспылила Фотиния. — Это тебя бесы против святой жизни настраивают. И вас всех тоже.
— Ну да, — радостно согласился Юрик. — А на фига нам эта святая жизнь сплющилась?
— Святая жизнь помогает здоровью, — поучительно заявила Фотиния. — От пьянки да курения раньше времени загнуться можно…
— Здоровье, говоришь? Гы-гы! — тут же возник Гена. — Вот ты послушай про деда одного моего кореша. Этот дед, капитально толковый мужик, между прочим, всю жизнь пил вместо воды водку, папиросу из зубов не вынимал, даже когда спать ложился, а уж баб у него было — никаких калькуляторов не хватит, чтоб пересчитать! Дожил этот хорек до девяноста лет и до сих пор живет, как утверждает мой кореш. И еще ворует провода с линий электропередач — сдает их в пункты металлолома, чтоб на бутылку заработать. А родной брат этого самого деда, близнец, пил только молоко, курить даже и не думал, женщин не имел ни одной и умер. В трехмесячном возрасте. Вот так.
— Это все чепуха! — сердито воскликнула Фотиния-Светлана. — Это ты наверняка в Интернете выискал такую байку!
— А откуда ты знаешь? Небось сама лазишь по сайтам с пошлыми анекдотами, а, святоша?!
— Вот и нет!
— Светк, не психуй, — мирно сказал Гена. — Вопрос стоит не этим ребром. Вопрос к Трифону: где его девушка?
По лицу Нины растеклась змеиная улыбка.
— Нет у меня девушки! — отрезал Трифон. А Гранечка поперхнулась кусочком колбаски и принялась ужасно кашлять.
— Знаешь, друг, — в голосе Гены прорезались нотки задушевности. — Это наводит на определенные размышления. Это притом, что размышлять я не люблю и не умею.
— Заметно.
— Триша, неужели тебе никогда не бывает одиноко и скучно? — захлопала ресницами Ниночка.
— Нет. — Трифон мысленно проклял Нину приблизительно до седьмого колена.
— А по ночам? — не унималась юная супруга поэта.
— По ночам я сплю. У меня режим.
— Ага, режим, как же! — подал голос Гена. — Тришка, ты не просто тормоз, ты ручной тормоз! Намек просекаешь?
— А шел бы ты…
Полированная Нина скабрезно хихикнула. Похоже, она поняла Геночкин намек куда быстрее, чем сам Трифон. А милая Гранечка впервые за весь вечер оглядела окружающих с каким-то плохо замаскированным торжеством и спросила Трифона:
— И тебя это устраивает?
— Вполне.
Все заржали.
Трифон хмыкнул:
— Идиоты. Как будто мне заняться больше нечем.
— Трифон прав, — авторитетно сказала Фотиния. — Секс — это не главное в жизни. Главное — совершенство духа, и тела.
Муж Фотинии опять кисло посмотрел на нее. Видимо, он этим самым совершенством был преисполнен по самое не хочу.
— Тришка, неправильный ты какой-то. — Поэт Славик был юн, в отличие от Трифона субтилен телом, но на щеках его пылал огонь каких-то прыщаво-революционных идей. — Вот чего ты добиваешься в жизни?
«Чтоб никто не лез ко мне в душу», — хотел ответить Трифон, но из присущей ему деликатности сказал:
— Ничего.
— Как, совсем?
— Ну да. А чего добиваться-то? Все, что нужно, у меня есть. Мне даже зарплаты моей хватает. Потом на режиссерское поступлю, выучусь, буду ставить спектакли… Чего еще надо?
— Молоток, — не по-церковнославянски определила Фотиния. — А ведь ты в своих духовных исканиях продолжаешь путь греческих исихастов, индийских йогов и буддийских монахов. Так сказать, черпаешь счастье в себе самом. Трифон, у тебя никогда не было желания уйти в монастырь?
— Нет.
— Зря. Из тебя бы первосортный монах получился.
— Не уверен.
— Почему?
— Поспать люблю. А у них там всенощные бдения всякие…
— Всенощное бдение — это… — начала было Фотиния, но тут ее неделикатно прервал подающий надежды поэт:
— Тришка, ты хочешь сказать, что всем доволен?!
— Да. А почему должно быть иначе?
— Потому что жизнь делают недовольные! Ищущие! Находящиеся в непрерывном движении! А ты…
— А я и не собираюсь делать жизнь. Я просто живу. И кстати, я не понимаю, какое отношение к недовольству жизнью имеет вопрос о наличии у меня девушки. Что бы изменилось, если б она у меня была?
— Все! — воскликнула Ниночка. — Ты стал бы более романтичным, мир вокруг тебя преобразился бы как…
— Ага. Ну да. Вот, оказывается, для чего нужны девушки. Мир преображать. А я-то думал, все гораздо проще…
— Грубиян!
— Просто не романтик. Нина, зато у тебя Славик — такой романтик, что закачаешься. Чего тебе от меня-то надо?
