- Ах, аббат, я такой грешник...
- Да, да, - рассеянно соглашался Крюшон,- все мы грешны, сын мой. Один только Бог благ да еще граф Артуа, ибо он свят...
- Боже, какая верность, какая верность! - вздымал руку и болтал в воздухе итальянец и тут же принимался за свое: - Отче, я хочу открыть вам свое сердце...
- Не нужно, чадо,- кротко останавливал аббат. - Для искушенного пастыря всякое сердце как открытая книга.
- Значит, вы все знаете? - возопил де Перастини.
- Конечно, чадо,- вы хотите меня утешить в моей скорби из-за разлуки с милым графом Артуа.
- Боже, какая верность! - вновь стонал де Перастини. - Ах, аббат, ну, нельзя же так убиваться - он не стоит этого!
- Вот вы говорите, что граф не стоит этого, а милый граф Артуа еще не этого стоит,- горячо возражал аббат.
Но де Перастини не унимался. После одной из поездок во дворец он проводил аббата до самой двери его дома и бухнулся на колени прямо на крыльце, на виду у некитайца А Синя и рикши, косящего под Тапкина.
- Ваше преподобие! Я хочу немедленно исповедаться вам!.. Ах, я такой грешник! Я...
- Остановитесь, чадо! - вскричал аббат Крюшон. - Вы едва не совершили серьезного проступка. Неужели вы не знаете? - я не могу исповедать вас.
- Да-а?.. - простонал в изумлении итальянец. - Но, отче, почему же?
- Очень просто,- отвечал Крюшон,- эдикт предыдущего папы, его святейшества Пия, строжайше воспрещает французским аббатам, особенно иезуитам, исповедывать итальянцев.
- Да-а-а?.. - протянул еще более изумленный де Перастини. Он поднялся с колен и недоверчиво вперил взгляд в лицо аббату. - Что-то я об этом не слыхивал раньше.
- Ничего удивительного, вы - мирянин, сын мой. Меж тем это хорошо известный факт. Конклав кардиналов умолял папу при- нять этот эдикт, и непогрешимый наш пастырь внял их голосу.
- Но как же так,- возразил ошеломленный де Перастини,- я хорошо помню, как епископ Турский исповедывал старейшину цеха ассенизаторов Джакомо Мальдини.
- Епископ Турский? - живо переспросил аббат. - Ну, так он ведь бельгиец родом, а не француз. К тому же, эдикт не распространяется на ассенизаторов.
- Но вот другой случай,- продолжал спорить итальянец. - Почти что у меня на глазах архиепископ Парижский принял исповедь от Чезаре Скилаччи, старейшины цеха живодеров.
- О, тут вновь ничего странного,- разъяснил Крюшон. - Архиепископ Парижский - перекрещеный мавр. К тому же, на живодеров эдикт также не распространяется.
- Хорошо, но кардинал Ришелье, будучи в Риме как-то раз исповедывал...
- Сын мой,- решительно прервал аббат,- мать кардинала Ришелье изменяла мужу со шведами, к тому же кардинал Ришелье масон и вольтерьянец, и к тому же - не аббат, а кардинал!
- А отец Жан из...
- Его мать изменяла мужу с турком!
- А...
- Он тяжко согрешил и будет гореть в аду!
- Но, святой отец,- продолжал кощунственно сомневаться в словах пастыря неугомонный итальянец,- пусть так, но ведь до эдикта папы Пия французские аббаты иногда исповедывали итальянцев?
- Верно, такие случаи иногда имели место,- признал аббат,- но ввиду того, что они участились свыше всякой меры, его святейшество наш непогрешимый папа и был вынужден издать свой эдикт. Так что знайте вперед если вы видите, что французский священник исповедует итальянца, то тут одно из двух: или исповедник не француз, или кающийся не итальянец.
- А...
- Спокойной ночи, сын мой,- быстро произнес аббат, не давая вякнуть уже открывшему рот де Перастини. - Поправьте-ка повязку - она сползла у вас с глаза.
- Аббат! - простонал назойливый собеседник. - Моя мама изменяла мужу с армянами, а папа - перекрещеный румын. Это же не ита...
Но аббат, вырвав руку, проворно шмыгнул за дверь и захлопнул ее перед носом у де Перастини. Он вздохнул - его все не оставлялал печаль разлуки с милым другом графом Артуа. "Ах, Артуа, зачем ты оставил меня одного!" прошептал Крюшон. И вдруг будто молния сверкнула в его мозгу. Ну конечно! сообразил аббат Крюшон - он два раза ложился на эти ступеньки, задрав сутану и громко стеная. И оба раза сразу после этого появлялся святой граф Артуа. Значит, если аббат в третий раз ляжет на лестницу с голым задом и начнет стонать, то и граф появится в третий раз! Это же так очевидно! И как он раньше не догадался?
Ошалевший от радости аббат уже хотел было исполнить свое намерение, как вдруг черная рука сомнения сжала его сердце. А не будет ли это - испугался благочестивый аббат - чернокнижным волхованием, вызыванием духов? Это же, как доказали Ньютон и Ноберт Винер, является тягчайшим согрешением против Бога! Но тут аббат сообразил, что он собирается вызвать не духа, а живого человека, и не грешного, а напротив, святого, так что это никак не может быть богопротивным колдовством. Опасения оставили аббата, и он с легким сердцем задрал сутану и исполнил желаемое.
- О-о-о!.. А-а-а!.. - стонал аббат, подрыгивая, от нетерпения, ногами.
Вверху послышался шепот:
- Что это с ним?
- Что-что,- равнодушно отвечал голос А Синя,- не видишь, что ли,молится он.
- А кому ж это он молится?
- Кому-кому - другу своему, графу Артуа, конечно! У них так принято. Не мешай человеку.
- Да кто ему мешает - он, вишь, как тетерев на току - все забыл.
- О-хо-хо,- зевнул кто-то. - Суета сует и всяческая суета!..
Аббат же, действительно, не обратил ни малейшего внимания на досужие рассуждения двух язычников. Он всего себя вложил в благочестивое призывание святого графа. И вот, не прошло и пяти минут, как совершилось чудо: из-за запертой двери послышался шум, будто кто-то пытался высадить дверь. Встревоженный голос позвал аббата:
- Аббат! Аббат! Это вы?.. Что с вами? Откликнитесь!
- О-о-о! - удвоил святое рвение аббат Крюшон.
- Аббат! Возлюбленный аббат! Я сейчас! - неслось из-за двери.
"Свершилось! Граф, милый граф! Он вернулся!" - ликовало все существо аббата - и вдруг перед его глазами возникло лицо с черной повязкой на левом глазу. Обеспокоенный де Перастини участливо спрашивал:
- Что с вами, отче? Вы так стонали! Что случилось?.. Вы упали, ударились?
- Да так, ничего особенного,- отвечал аббат, поднявшись и сев на ступеньки. - Я просто споткнулся, вот и все.
- Да? Вы не очень ушиблись? Почему вы не встаете? На вас лица нет! тараторил итальянец.
- С лицом все в порядке, а вот исподнего у меня и правда нет,- сообщил аббат Крюшон.
- Аббат! - взревел де Перастини. - Позвольте, я обнажу перед вами свою ду...
- Сын мой,- решительно прервал аббат, - уже слишком поздно. Я собирался провести кое-какие моления, а вы мне помешали. Как вы попали в дом?
- С черного хода, святой отец,- отвечал де Перастини. - Я...
- Я провожу вас,- сказал аббат и, выпроводив итальянца, запер и черный ход.
