- Будь здоров на многие лета, Иван-царевич. Бывал я у тебя гостем, а ныне сватом явился. Желаю посватать сестру твою, Елену-царевну.
- Бывай и ты здоров, Михаил Ворон. Из троих братьев я тебя одного запомнил. А что до просьбы твоей,- он сделал приличествующий кивок в сторону царя,- так вот он, наш батюшка, с ним и толкуй... Да и у сестры не грех спросить.
Хотя чего там спрашивать?.. Очи Елены убедили всех в том, что ее слово уж сказано. И Михаил обратился прямо к царю:
- Ваше Царское Величество, я - Михаил Чародеевич Ворон, князь Темного Леса. Прошу дозволенья взять в жены дочь вашу, ежели, конечно, я ей люб.
Царь Александр с улыбкою протянул ему руку.
- Ну что же, князь Темного Леса, я ее не неволю. Будьте счастливы, дети мои!
- Как счастливы братья твои с моими сестрами,- подхватил Иван и, желая опередить главного управителя, прибавил со вздохом: - Один я бобылем остался.
Князь Темного Леса лукаво глянул на него и хотел было что-то сказать, но дверь внезапно растворилась, и на пороге вырос взопревший, невзирая на зимнюю стужу, челядинец. Иван-царевич, будто в отместку, и ему не дал рта раскрыть.
- Двадцать пудов золотом, так?
- Так, Ваше Высочество,- с низким поклоном ответил тот.
И, как прежде, бесшумно сомкнулся потолок терема, а Иван, усмехаясь, начал стряхивать снег с шахматной доски.
От митрополита Левона не последовало на сей раз никаких возражений - ни изустных, ни безмолвных. Видно, пообвыкся уже с чудесами, что так зачастили в Хорлов.
- Один раз чудо, другой - случай, третий - привычка,- изрек он.- Посему, царь-надежа, я тебе не супротивник.
После венчанья умчалась Елена-царевна со своим Вороном по белу снегу в санях, запряженных резвою тройкой вороных. Да не одни кони, а и сани, и оглобли, и дуга - все было черное. Лишь позвякивали под дугою серебряные бубенцы.
Иван не ошибся в своих догадках: на следующий же день главный управитель Стрельцин представил царю с царицей реестр девиц, из коих надлежало царскому сыну выбрать себе жену. Нрав у Ивана был не столь крут, как у старшей его сестры, но как пробежал он глазами тот реестр, так. едва Катиному примеру не последовал - не швырнул свиток Стрельцину в лицо...
Такой долгой зимы на памяти его еще не бывало. Но запомнилась она не метелями, а бесконечной вереницею женщин, набивавшихся ему в жены. И все они белокурые и рыжие, черные и серо-буро-малиновые - в одном схожи были: видели в нем не мужа, не друга милого, а сына царского, титул да корону.
Пуще всех усердствовала Настасья Федоровна Соловьева.
В роду Соловьевых девичьи красы дородностью мерили, а уж этим она взяла. Иван давно примирился с тем, что не судил ему Господь богатырского росту. Дорос он до двух с половиной аршин - не более, посему иметь жену, что возвышалась бы над ним, ровно каланча, да вдобавок намного вширь превзошла, будучи в обхват с обеденный стол, не было пределом его мечтаний.
Ох, и досталось бедному Ивану! Что бы ни думал он про невест, однако царскому сыну приличья соблюдать следует. А чтоб, не обидев, увернуться от жарких объятий Настасьи, большое искусство надобно. Отец ее, боярин Федор Соловьев,- один из первых приближенных царя, нанести обиду его дочери было б не только неосмотрительно, неучтиво, но и опасно. С другой стороны, Настасье Федоровне и впрямь следовало мужчиною родиться: любое проявление нежных чувств ее грозило ему переломом ребер.
Посему решил Иван отделываться письмами и неожиданно открыл в себе склонность к сочинительству. В письмах к Настасье, посланных с нарочным из кремля в родовое поместье Соловьевых, открывался такой полет воображения, что не во всяком романе прочтешь. Правда, батюшка ее положил конец этой переписке, когда ему по недосмотру подали одно письмо. Боярин оказался человеком более рассудительным, нежели Иван его числил, и мигом смекнул, что царского сына донельзя утомили Настасьины знаки внимания. Ей-то все блажь, а терпенье царевича и лопнуть может. Чего доброго, еще царю нажалуется. И надумал Федор Соловьев перебраться со всем семейством в суздальское свое именье. Иван вздохнул с невыразимым облегчением и до тех пор махал платком тройкам Соловьевых с дозорной башни, покуда те из виду не скрылись, А потом пошел да с великой радости напился.
Зиме конец пришел, снег стаял, с оттепелью налетели, как саранча, новые невесты. Это уж после того, как царевича вдругорядь вызвали в тронную залу держать ответ.
- Сей уж был промеж нас разговор в прошлом годе,- начал царь Александр.Да нет, уж поболе года минуло - помнится, когда я впервые высказал тебе мою царскую волю, еще снег лежал. Ну вот, сынок, сестрицы твои, слава Богу, пристроены. А как же нам с престолонаследием-то быть?
- Я думал, батюшка, все как-нибудь образуется. Ты ведь сам говорил...
- Говорить-то говорил, да ведь на выкупы за царевен, что казну нашу пополнили, войска великого все одно не соберешь. Юрий, князь Киевский, и иже с ним, прослышав, что дела наши поправились, решили малость повременить с набегом. Но, как увидят, что войска у нас нету и в помине, что ты до сей поры холостой ходишь и наследником не пахнет, так вновь примутся зубы точить.
- Стало быть, силой женить меня хочешь? - усмехнулся Иван.- Аль я ошибся?
- Ошибся не ошибся, однако нонче силу мою на четверых делить без надобности. Одному тебе она достанется.
- Да, не так сладко быть единственным чадом, как мнилося мне.
- Верно подмечено. Да и отцом единственного чада быть не сладко. Может, нам обоим что присоветуешь?
- Надумал я, батюшка, прежде чем остепениться, по белу свету постранствовать. Съезжу погощу у Кати, да у Лизы, да у Лены. Погляжу, каково оно на деле - женату быть.
Царь кивнул согласно и с трудом удержал смех, вспомнив оказию с Настасьей Федоровной.
- Дело говоришь. Я уж примечал, как ты все на горизонт посматриваешь. Бывает, нальешь вина в кубок, а в мыслях держишь увидеть края, откуда оно к нам прибыло. И то, ежели простая бочка может в столь дальнюю дорогу отправиться, отчего же сие царскому сыну заказано? Съезди, проведай сестер, а воротишься - берись за ум, готовься к будущему царствованью, понял?
- Как не понять...- Царевич нахмурился, не решаясь высказать до конца, что у него на душе.
- Ну, чего замолчал? Говори, чай, не укушу...
- Один хочу ехать.
- Как один?! Чтоб царский сын да без свиты по свету мотался?.. Не бывать этому!
- Я помню, батюшка, что я царский сын. Да ведь ты сам велишь мне за ум браться. Я уж не мальчик, дозволь мне хоть раз в жизни богатырем себя почувствовать, свою дорогу на земле проторить.
- Ну, не знаю,- проворчал царь в бороду.- Не пристало царевичу одному ездить, как бродяге-разбойнику.
Они еще долго препирались, но Иван чуял нутром, что одержит верх, да и по опыту знал: ежели начал царь ворчать в бороду, значит, всенепременно уступит, какая бы блажь ни пришла драгоценным чадам его.
