Инженер опустил снаряд-аккумулятор в толстостенный цилиндр, затянул гайками приготовленные заранее медные шины и все это закрыл стальной крышкой.
Набатников молча подошел к цилиндру, несколько раз щелкнул рукояткой замка и повернулся к собравшимся.
— Надеюсь, что вам не нужно объяснять, почему электростанция должна быть за семью запорами. Ведь пока она первая в мире.
Кому-кому, а профессору Набатникову было известно, что далеко не все его сотрудники и даже друзья одобряли этот проект.
«Поставить на опытную эксплуатацию секретный ярцевский аккумулятор где-то в горном селении? Нет уж, увольте», — возмущался Дерябин, доказывая, что подобное изобретение может понравиться на той стороне, где его постараются использовать в военных целях. Потом пришли к выводу о необходимости серьезной охраны «колхозной электростанции». Предусмотрели надежный сейф с секретным замком, электронную блокировку, при нарушении которой всюду завоют сирены… Да мало ли что было сделано для защиты электростанции от «любопытных».
Так и предполагал Бабкин. Но он тщетно ломал себе голову, как изобретателю Ярцеву удалось добиться, чтобы его знаменитый аккумулятор не разряжался сам по себе. Ведь Афанасий Гаврилович только что сказал, будто новый аккумулятор, то есть АЯС-15, надо менять раз в полгода. А прежние образцы разряжались чуть ли не через сутки. Очень странно. Однако Бабкин уцепился за интересную мысль. Теоретически доказано и рассказано в популярных книжках, что ежели в металлическом кольце возбудить ток, а кольцо это поместить в камеру, где бы удалось получить температуру абсолютного нуля, то мы, так сказать, имеем своеобразный аккумулятор, по причине того, что ток этот будет бегать по кольцу сколь угодно, что и подтверждено соответствующими опытами.
«А если так, — рассуждал Тимофей, с уважением поглядывая на цилиндр, где хранилась «сила небесная», — то не запрятал ли Ярцев свой необыкновенный аккумулятор в коробку с космическим холодом? Ведь там, наверху, как уверяют нас физики, — абсолютный нуль. Но можно ли этот нуль, то есть мороз в двести семьдесят три градуса, сохранить на земле, как ледяную воду в термосе?.. Впрочем, и не до того люди додумываются».
Эта успокоительная мысль даже с точки зрения самого Бабкина не выдерживала никакой критики, но сейчас ему некогда было заниматься гипотезами, потому что уже собрался народ и все с минуты на минуту ждали, когда загорится свет на колхозной улице.
Пора бы и включить рубильники. Уже темнеет, а инженеры все возятся у щитка, самого обыкновенного, со стрелочными приборами, ничем не отличающимися от тех, что используются на аккумуляторных подстанциях.
Обычно на открытие межколхозной или районной электростанции приглашаются знатные люди. Они произносят речи, торжественно перерезается красная ленточка у дверей. Так и должно быть. Ведь это большой праздник.
Здесь же все оказалось по-иному. Набатников считал, что рано выдавать авансы. Пока это только опыт, первый в истории человечества, — кстати говоря, наглядно доказывающий материалистическую сущность мира. И кто знает, можно ли сейчас всерьез надеяться на недавно открытую «силу небесную», будет ли она честно работать, не так, как ее мифическая предшественница?
Будучи убежденным атеистом, Набатников не верил ни в бога, ни в чертей, но в данном случае не очень-то верил и в небесную энергетику. Пока, по самым скромным подсчетам, киловатт-час этой энергии стоил многие сотни рублей. Пройдут годы, прежде чем ее будет выгодно применять. Да и то в особых, исключительных случаях. Неизвестно, что из этого дела получится, но есть надежда, что внуки доживут до тех дней, когда «небесная сила» заменит в электростанциях уголь и нефть, когда она будет самой дешевой и везде, в любом уголке мира, доступной.
Набатников вошел в будку электростанции. Перед глазами три рубильника. Их нужно включить одновременно, чтобы свет засиял всюду во всем селении.
Кто же будет включать? Кому предоставить эту честь? Афанасию Гавриловичу хотелось пусть не по традиции, не официально, но отметить этот праздник, хотя бы ради первого успешного эксперимента, от которого во многом зависит будущее космической энергетики.
Он обернулся назад и, остановившись в дверях, ищущим взглядом окинул собравшихся. Ну, прежде всего, один из рубильников должен включить председатель колхоза Симон Артемович. Второй включит кто-нибудь из самых старейших колхозников и, наконец, третий — вон тот молодой парень, которого представили Набатникову как лучшего бригадира.
Так бы и сделать. Достойные люди. Но в сердце шевельнулось что-то иное, оно таилось как боль и вдруг выплеснулось наружу. Он заметил в толпе закутанную в черный, порыжевший от времени платок старую мать. Говорили, что ей лет восемьдесят и она воспитала множество детей и внуков. Великая честь для ученого Набатникова, если ее руками, теми, что без устали нянчили детей, то есть наше будущее, включится первая космическая электростанция на Земле. Ведь она тоже для будущего.
Рядом, опершись на лопату, стоит женщина много моложе той. Война лишила ее детей, не пришлось их долго нянчить. Но руки ее, драгоценные руки, сколько они перетаскали камней, сколько вымостили дорог!.. Да разве за такой великий подвиг она не достойна зажечь небесный свет на родной земле? Пусть это будет символом того, что настанет время, когда ни она, ни одна женщина нашей планеты не будут знать тяжелого труда.
И вот наконец Набатников выбрал третью из тех, кто успеет по-настоящему воспользоваться дарами неба и ради которой все это делается. Расширив от удивления черные глазенки, смотрела на него голоногая девчушка в коротком платьице и чувяках.
Он попросил двух женщин подойти к рубильникам, поднял девочку и объяснил, что нужно сделать. И вот три руки: высохшая, сморщенная от старости, другая жилистая и мозолистая, совсем не похожая на женскую, и, наконец, пухлая детская ручонка включают «небесный свет» и заставляют работать неистощимую силу, которая дремала в вечности мироздания.
Далекий от сентиментальности и тем более нарочитой позы, Афанасий Гаврилович благодарно поцеловал эти женские руки и прикоснулся губами к измазанной чем-то сладким щечке ребенка.
— Когда-нибудь вспомнишь, детка!
Не только она, но и все будут помнить. Яркие, оранжевые, словно наполненные апельсиновым соком, вспыхнули лампы. Осветилась улица, загорелся свет в окнах. Над входом в клуб засияла реклама нового фильма: «Дорога в Завтра».
Бабкин его уже видел и презрительно усмехался. Фильм делали очень долго, а потому стал он не фантастическим, а историческим. Знал бы сейчас режиссер, что здесь, в грузинском селе, вспыхнул даже не завтрашний, а послезавтрашний свет. Но ведь об этом почти никто не знает. И правильно, зачем раньше времени хвастаться?
