– Допустим, я поверил. Значит, отец Христофор, вы – в теме. Но почему? Как это, сидя в монастыре…
– Испытательный полигон «Pear» располагался неподалеку отсюда, за Курново. И настоятель отец Павел, зная мою предысторию, поручил мне проследить за экспериментами. Деньги на приборы скрытого наблюдения нашлись, остальное было в рамках моей предыдущей компетенции.
– Насколько я понимаю, в ИМФ должна входить «защита от дурака». А его носители жрут или, скажем, поглощают людей.
– Носитель ИМФ не поглощает людей, он их преобразует. По своему подобию разумеется. Те тоже становятся носителями ИМФ – вторичными, третичными.
– Из них получаются сущие демоны, челюсти на пузе, потроха видны. Это что, признаки большого здоровья?
– А кто самый здоровый, сын мой?
– Тот, на кого не действуют микробы, вирусы и химикаты в тридцати сортах «колбасы».
– Тепло. Еще кто?
– Те… кто не стареет, на кого не действует время.
– Бинго. Носители ИМФ умеют обходить время, использовать его – для них время не стрела, а множество разнонаправленных и разноскоростных потоков.
– Значит, все, что они делают, полезно для них, отец Христофор?
– Если человек в рабстве греха, то полезно. И сильные, и слабые мира сего служат Мамоне, и душа почти всякого настежь открыта соблазнительному злу. Немногие души не подвержены обаянию чертовщины. Если по-нашему оценивать – это обращение человека к аду, отрыв его от Духа Святого.
– Я так понял, отец Христофор, что вы уже перешли на религиозное толкование, теперь можно называть все, что не нравится, «адским». И чем это, по-вашему, угрожает человечеству?
– Обращенные к аду – я их называю обратниками – множатся, создают себе подобных, забирают время у верных Богу, чтобы бесы построили силой этого времени адское царство. И чтобы никогда не появилось царство Божие на земле.
– Отец Христофор, вы в самом деле пришли сюда освятить этот Содом?
– Нет, сын мой, конечно, нет. Я бы подождал с визитом, если бы ты не привез сюда своих чад – у меня есть небольшой дрон-робинсект, заначка времен службы, чтобы наблюдать за обстановкой.
– Вот они! – я ткнул пальцем в экран.
Оксана ведет парней, держа их за руки – крепко. Они еле поспевают. Получается, что она сама… не смогла их «обратить». Может, остатки материнского чувства сыграли, может, это должен сделать кто-то другой. Да, другой.
Впереди уже набухает контур обратника.
У меня обвалилось сердце. Не успеть.
И тут Макс выворачивается из руки матери, вырывает Натика и они бегут. Уж что, а бегать на своих роликовых ботинках с редуцированным трением они умеют да еще петлять по ходу дела…
По таймеру это было пять минут назад. Помещение очень похоже на коридор первого этажа, только другие картины на стенах и другие растения в кадках. Значит…
– Это второй корпус.
– Молись вместе со мной, – сказал монах на ходу.
Боже, прости беззакония моя и согрешения.
Непобедимая и божественная сила, честнаго и животворящаго Креста Господня, не остави мя, грешнаго, уповающаго на тя…
– И если мне настолько повезет, что Господь призовет меня, то возьми мой посох, – сказал отец Христофор.
И вдруг я увидел в окно – парни уже снаружи, чешут по очищенной от снега дорожке к трассе. Со всех сторон от них вырисовываются тени, образуют кольцо, набухают.
Распахнув окно, я бросился вниз. Внизу оказалось не так уж мягко. Несколько секунд приходил в себя. Отец Христофор обогнал меня, десантная подготовка у него была наверняка получше моей.
И вот, вращая посохом, человек в рясе вышиб мозги из первого попавшегося навстречу обратника. Потом оприходовал и другого.
«Остановись».
Ко мне шла Оксана. Выглядела она гораздо лучше, чем когда бы то ни было, даже в день свадьбы. Отполированная, лакированная Оксана. Распахнутая шубка, мини-юбочка, сияющие глаза.
– Ты воюешь против друзей, против свободы и прогресса. И ты забыл, что я была твоей первой любовью.
Иной раз мне стыдно, что моей первой любовью была пустоголовая бабенка, но это так.
– До меня у тебя не было женщины, которая хотела бы с тобой встретиться больше одного раза.
Это слишком смело сказано. Может, я того не хотел.
– Кажется, Оксана, у нас не было контакта последние годы. Тебе не нравилось, что у меня прекратился карьерный рост. Тьфу, зараза, о чем это я, прочь с дороги…
– Мне не нравилось, что ты все меньше думаешь обо мне. Я хотела полного слияния. И хочу сейчас.
Я почувствовал… как будто уже внутри ее.
Кружась вокруг сияющего позвоночного столба, я спускался вниз, в ее жаркие влажные недра.
Я словно целиком находился в канале, прозрачном, как хрусталь, но теплом и упругом, сквозь который виднелись созвездия яичников.
И в это время как будто издалека донесся окрик отца Христофора.
«Очнись, идиот».
Но я не смог даже пошевелиться. Толстые кольца обвивали меня со всех сторон. А сверху раздвигался огромный слизистый зев, обрамленный створками трех мощных челюстей.
Я еще раз попытался выдернуться. Совершенно безнадежно. Я не крут, я – слаб и бессилен.
– Ты проник в меня слишком глубоко и теперь мне придется тебя переварить.
Я слаб и ничтожен. Блаженны нищие духом…
В последний момент я словно сдулся и провалился сквозь кольца. Я уходил в водоворот, а меня догоняла огромным телом черная жирная пиявка.
Рано, слишком рано. Теперь пора, вязкий поток ненадолго стал упругим. Толкнувшись, я устремился вверх. Рядом оказался изгиб черного тела, и я снова оттолкнулся. Подо мной пронеслись жернова круглой пасти. Она почти догнала меня, но я развернул копье так, чтобы пасть не могла закрыться и, упершись в древко, оттолкнулся еще раз. Глубины преисподней отпустили меня, я еще успел увидеть темный океан, в который вливалось время – это было посленастоящее, прошлое, ад, где распадаются формы, чтобы освобожденная энергия пошла на новый цикл созидания. Волны и водовороты этого океана были необозримы – в них падали куски нашего мира, похожего на тающий распадающийся айсберг.
Я вернулся на «сушу» уже без моего импровизированного копья.
Четверо обратников были мертвы. Трое окружили монаха, он рухнул, а они добивали его.
Я побежал на выручку – с хода проскользнул под рукой у одного из обратников и обрушил стальную палицу ему на затылок. Швырнул палицу в другого, но тот уже убил отца Христофора, вонзив острый отросток ему в шею. Я оказавшись рядом с тварью, загнал в нее нож, но она резко развернулась и оставила меня без оружия. Я попытался опрокинуть ее толчком в брюшную створку, однако сам оказался на земле. Ее морда опускалась ко мне, на брюхе распускался цветок челюстей, из которого выходил змеевидный отросток.
