– Кое-кто из ученых считает, что так оно и есть, что это искусственный метеорит, – сказал Грэхем. – Но для других такая гипотеза слишком фантастична. Они полагают, что если кто-то обладает возможностью послать нам нечто через весь космос, то это «нечто» не создадут таким загадочным.
– Ах, как хотелось бы, чтоб так и было! – воскликнула Салли. – Я хочу сказать, куда приятнее, если б шар оказался не секретным оружием, а знаком того, что когда-нибудь и мы сами сможем создать нечто похожее… Как прекрасно это было бы! Подумайте, сколько на Земле людей, которым до смерти осточертели секретные виды вооружений, войны и жестокость; людей, которые рады были бы один прекрасный день отправиться к чистой новой планете, чтобы там начать все сначала. Мы оставили бы за собой все, что с каждым днем делает этот старый мир все более и более страшным. Ведь что нам нужно? Место, где люди могли бы жить, работать, строить и быть счастливыми! Если бы можно было начать заново, какой дивный новый ми? мы могли бы…
Ее речь прервал захлебывающийся остервенелый лай собаки, раздавшийся во дворе. Салли вскочила как раз в ту минуту, когда лай сменился визгом острой боли.
– Это Митти! – вскричала Салли. – Что там такое…
Оба мужчины кинулись за ней.
– Митти! Митти! – звала Салли, но собаки не было ни видно, ни слышно. Они свернули влево, откуда, как им казалось, прозвучал лай. Салли первой увидела белое пятно на зеленой траве возле стены сарая. Она бросилась к нему. Пятно не шевелилось.
– Ох, моя Митти! Кажется, она мертва!
И Салли опустилась на колени у тела собаки.
– Не дышит! – прошептала она. – Как же это…
Фраза осталась незаконченной, так как сама Салли с воплем боли вскочила на ноги.
– Ой! Кто-то меня ужалил! Ох, как больно! – Она схватилась за укушенное место. На глазах выступили слезы.
– Какого черта!… – начал ее отец, глядя на мертвую собаку.
– А это еще что такое? Никак муравьи?
Грэхем наклонился, чтобы рассмотреть получше.
– Нет, не муравьи. Даже не знаю, кто они такие… – Он поднял что-то и положил на ладонь. – Никогда не видел ничего подобного.
Фонтейн, стоявший рядом, тоже наклонился. Это было весьма странное существо длиной около четверти дюйма. Его тельце представляло собой почти правильную полусферу с плоским низом, окрашенную в ярко-розовый цвет и сверкавшую, как оперенье колибри. Существо походило бы на насекомое, если бы не четыре коротких ножки, на которых оно стояло. Отчетливо выраженной головы не было, но на нижнем обводе сияющего купола размещались два глаза.
Пока Грэхем и Фонтейн рассматривали существо, оно вдруг оперлось на две ножки, так что показалось светлое плоское подбрюшье с ротовым отверстием, расположенным чуть пониже глаз. Парой передних ножек оно держало то ли травинку, то ли тонкую проволочку
Грэхем почувствовал в ладони острую боль.
– Ах ты дрянь этакая! – воскликнул он, стряхивая существо на землю. – Такая мелочь, а жалит как большая! Не знаю, что это за мерзость, но в соседи они не годятся. Есть у вас дихлофос?
– Кажется, должен быть в кладовке, – ответил Фонтейн и повернулся к дочери. – Тебе лучше?
– Здорово болит, – ответила Салли сквозь зубы.
– Придется минутку потерпеть, вот разберемся с ними, а потом посмотрим, что там у тебя.
Грэхем вернулся с баллончиком спрея. Он пригляделся к земле и увидел несколько сот крошечных розовых существ, бредущих в направлении сарая.
Грэхем накрыл их облаком средства против насекомых и смотрел, как они останавливаются, замирают и дохнут, слабо подергивая ножками. Потом для верности попрыскал еще и вокруг.
– Пожалуй, достаточно, – сказал он. – Экие противные жучки! Никогда таких не встречал Хотелось бы знать, откуда они взялись…
Зрелище не впечатляло. Тому, чьи глаза видели земные пейзажи, оно казалось ничем не примечательным, типично марсианским, то есть довольно унылым. Впереди и слева расстилалась до самого горизонта сверкающая гладь воды; в миле или около того справа виднелся невысокий берег – желтый, с красноватым отливом песок, заросли похожего на тростник чахлого кустарника. А позади, далеко-далеко, маячили багровые горы, увенчанные снежными шапками.
Пригревало полуденное солнце. Берт лениво следил, как плещется вода за кормой лодки, как пропадает легкая рябь, и прислушивался к великому безмолвию, которое поглощало рокот мотора. Одно и то же, на протяжении нескольких дней, нескольких сотен миль пути: местность совершенно не менялась.
Его лодка представляла собой весьма необычную конструкцию. Ничего подобного не было ни на Марсе, ни наверняка где-либо еще. Берт построил ее сам, хотя не имел ни малейшего понятия, как строятся лодки. Правда, в мыслях поначалу присутствовал некий смутный образ, однако нехватка материалов и подручных средств раз за разом вынуждала отступать даже от этого, намеченного лишь в общих чертах плана. В результате получилось суденышко, отдаленно напоминавшее то ли сампан, то ли плоскодонку, то ли бак для дождевой воды. Тем не менее Берт остался доволен.
Он привольно раскинулся на корме: одна рука на руле, Другая лежит на груди, длинные ноги вытянуты. Наряд Берта составляли драная рубашка и латаные-перелатаные штаны; на ногах – собственноручно изготовленные башмаки с парусиновым верхом и плетеными подошвами. Узкое лицо обрамляла рыжеватая борода, темные глаза смотрели из-под обвисшего края фетровой шляпы.
Рокот старенького лодочного моторчика напоминал Берту урчание кота. По правде сказать, Берт относился к мотору как к старому другу и всячески о нем заботился, а тот отвечал на добро добром – благодушно пофыркивая, неутомимо подталкивал лодку вперед. Порой Берт подбадривал мотор или делился с ним своими мыслями; ему самому эта привычка не нравилась, и он одергивал себя – всякий раз, когда замечал, что случалось достаточно редко. Он испытывал привязанность к мотору и был тому искренне признателен – не только за то, что мотор не капризничал, но и за то, что его рокот нарушал тишину.
Марсианская тишина наводила на мрачные мысли; Берт ее не воспринимал, однако бояться не боялся, в отличие от большинства, которое обосновалось в поселениях, где были соседи, звуки и иллюзия надежды. Ему не сиделось на месте, неугомонность пересиливала нелюбовь к великому безмолвию и звала в
дорогу – несмотря на то что другие искатели приключений возвратились домой, отчаявшись осуществить свои мечты. Берт довольствовался малым: как цыган, он нигде не задерживался надолго и продолжал путь.
