Французские гости задерживались в Звездном городке, где их радушно принимали космонавты.
По телефону сообщили, что они уже выехали, а их все не было. Один из моих друзей сидел, как на угольях, у него были какие-то дела, и он, увы, ушел, так и не дождавшись французов, вернее француза и его советского провожатого, служившего ему переводчиком.
Впрочем, переводчика ему даже и не требовалось. По какому-то совпадению или наитию (прошу читателя поверить мне безусловно, что пролог был написан почти за год до этой встречи!) Жан Рене Жермен говорил по-русски (как мой воображаемый Жюль де Вернон из пролога) и тоже был женат на француженке русского происхождения!
Обо всем этом я узнал, когда наш гость уже беседовал с нами: со мной и с представителем Союза журналистов и моим соратником фантастом-философом.
Его особенно интересовал вопрос о внеземных цивилизациях, о возможных контактах гостей из космоса с нами теперь или в древности. Его интересовал еще весьма щекотливый вопрос: верим ли мы, советские фантасты, в то, о чем пишем? То есть признаем ли мы реальность своих фантастических допущений?
Фантаст-философ, косясь на включенный гостем магнитофон, ответил, что литература есть литература, у которой свои законы вымысла, и он не считает себя больше, чем литератором.
Я ответил, что пишу свои научно-фантастические романы, твердо уверенный в их реалистичности, касаются ли они космических контактов, технических достижений будущего или исторических событий.
Рене Жермен словно ждал этих слов и сразу перешел на Сирано де Бержерака. (Я не говорил нашему французскому гостю, что занят этой романтической фигурой.)
– Знаете ли вы, – спросил меня господин Жермен, – что Сирано описал и электрические лампы, и радиоприемник, и даже телевизор? Может быть, не подозревая о назначении описанных вещей, – добавил он.
О нет! Здесь у меня твердое представление о Сирано де Бержераке, весельчаке, насмешнике и провидце. Смеяться-то он смеялся, однако предвидел будущее для того, чтобы осмеять свою современность (кстати говоря, кое в чем перекликающуюся даже с нашим временем!).
Жан Рене Жермен с гордостью отозвался о французском поэте Эдмоне Ростане, воспевшем в своей знаменитой трагикомедии «Сирано де Бержерак» легендарного героя.
– Впрочем, – заметил он, – Ростан скорее занял для своего романтического персонажа это имя, не претендуя на изображение его точной биографии. А вы? – спросил он меня, уже зная о моей работе.
– Следую примеру вашего классика, господин Жермен. Но вижу своего Сирано де Бержерака не только драчуном с длинным носом, но и философом, писателем, героем своего народа, поэтом, наконец!
– А его загадочные знания?
– Мой роман о Сирано де Бержераке, вернее, два романа о нем потому и являются научно-фантастическими, что допускают фантастическую гипотезу, объясняющую происхождение этих загадочных знаний, впрочем, не более фантастическую, чем предложил сам Сирано, описывая свою встречу с Демонием Сократа.
– С инопланетянином? – живо спросил Жермен. – Значит, вы действительно верите в инопланетян?
– «Которых… видел д'Артаньян», как пошутила наша газета «Комсомольская правда», дав в 1982 году такой заголовок к беседе со мной.
– Как так д'Артаньян? – удивился француз.
– Так ведь д'Артаньян и Сирано были современниками. И кто знает…
– Ах да! – рассмеялся Жан Рене. – Это очень хорошо звучит по-русски. Как это сказать? В рифму… стихи, которые вы сочиняли за Сирано де Бержерака.
– Но которые мог бы сочинять герой романа, каким представил его себе фантаст.
– И вы верите, что Сирано мог общаться с инопланетянином?
– Не верю, а убежден.
И это правда! Однако в остальном образ Сирано отнюдь не документален, принадлежа гипотетическому персонажу фантастического произведения.
Конец
1982–1985 гг.
Москва – Переделкино
И. Семибратова. Фантастика ума и грез
(О творчестве А. П. Казанцева)
Размах от сказок до предвидения,
От ящеров до дальних звезд.
Уносит нас земель за тридевять
Фантастика ума и грез.
Так начинает свой сонет «Ода фантастике» этот признанный мастер научно-фантастических романов, повестей и рассказов.
Осмысливая роль писателя в процессе развития фантастики, важно понять, что роднит его с литературными предшественниками и современниками, как именно понимает он специфику избранного жанра. Ответы на это содержат публицистические выступления и статьи А. П. Казанцева. «Я считаю себя учеником Алексея Толстого. Его беседа со мной, только начинавшим свой литературный путь, помогла мне окончательно выбрать то направление в фантастике, которого я придерживался всю жизнь», – пишет он в статье «Фантастике надо верить!». Заглавием ее послужила сказанная автору фраза Алексея Николаевича, признававшего необходимым свойством фантастического произведения его правдоподобие, связь с реальностью.
К единомышленникам А. Толстого в жанре научной фантастики Казанцев относит И. Ефремова, В. Обручева, А. Беляева – создателей широко известных научно-фантастических книг, в которых среди других проблем исследуются характеры энергичных, самоотверженных людей, готовых к научному подвигу, идущих на риск во имя великой цели. Как и эти писатели, Казанцев стремится с помощью творческого воображения проникнуть в различные исторические эпохи, запечатлеть вдохновенных творцов и мыслителей, чьи идеи определяют искания человечества в прошлом и будущем, затрагивают животрепещущие проблемы современности.
Писатель исходит из того, что нельзя превращать вымысел в самоцель, отрывая его от действительности, пользуясь беспредельными возможностями мечты. «Фантастика, в особенности научная фантастика, ограничивает фантаста требованиями правдоподобия нарисованного, короче говоря, жизненность фантастики определяется ее реальностью!» – замечает он в предисловии к книге одного из молодых авторов. Казанцев всегда старается найти подтверждение достоверности фантастической выдумки, окружить ее знакомыми, зримыми деталями, чтобы вызвать доверие читателя к повествованию, звать за собой, заставить переживать за судьбы героев, чьи поступки и чаяния должны стать близкими и понятными.
«Фантастика фантастике рознь…» – предостерегает писатель. Призвание подлинно художественного фантастического произведения – «помочь науке сделать правильный вывод из сегодняшней мечты». Соединить фантазию с идеями добра способен энтузиаст, оптимистически смотрящий в будущее, активностью своей, своей полезной деятельностью отличающийся от необузданного фантазера или беспочвенного мечтателя. К подобным энтузиастам научной фантастики относится и сам Казанцев, введя для многих своих романов подзаголовок «роман-мечта».
