— Это жидкий кислород, мсье!
— Жидкий кислород?
— Нет ничего пьянительнее! Это изумительное вино, которое пьянит, даже когда его не пьешь!
В руках Бенуа уже была бутылка. Вместе с Шерцем они подошли к барьеру.
— Держите бокалы, мсье! Мы сейчас будем дышать кислородом на брудершафт!
Внизу расстилался город. Он походил на гигантский макет. Не верилось, что все это настоящие здания. Там и здесь проглядывала тончайшая зелень первой в эту весну и последней в мире листвы. Она казалась нежными расплывшимися пятнами на этой объёмной карте.
— Я пью! — воскликнул Бенуа, поднося к губам кислородный бокал. С наслаждением вдохнул он обжигающий газ.
Шерц смотрел вниз. У него кружилась голова. Страшная высота… бездна… Он бросил вниз свой бокал. Блеснула сверкающая точка и пропала из глаз.
Бенуа смеялся. Глаза его блестели.
— На брудершафт! На брудершафт! — кричал он.
Вдруг Шерц выпрямился и вскочил на барьер. Ветер захлопал полами его пальто.
Бенуа выронил из рук бутылку.
Тело доктора Шерца качнулось вперед. Ветер попытался откачнуть его обратно, но было поздно. Бенуа видел, как черный комок, постепенно уменьшаясь, коснулся на мгновенье ажурных стальных конструкций, отлетел в сторону и стал опять уменьшаться…
Бенуа сполз на колени, уткнулся лицом в барьер и дико, истерически захохотал. На полу лежала шляпа Шерца.
Ветер доносил снизу музыку и смех.
Министр одернул гимнастерку и повернулся к профессору:
— Так. Резюмирую все сказанное.
Они находились в будке центрального поста управления батареями Аренидстроя. Щит автоматики, два экрана, какие-то аппараты стояли у серых стен.
— Вы продолжаете утверждать, что защитный слой с заменителем Марины Садовской, которым покрыты все заряженные аккумуляторы, не стоек?
— М-да!. Совершенно верно.
— Есть опасность, что снаряды, несущие энергию для уничтожения очага пожара, разорвутся, едва вылетев из орудия, благодаря удару, который они воспримут?
— Да, таковы мои опасения. Поэтому радий-дельта был бы надежнее полученного Садовской изотопа.
— И вы считаете необходимым задержать выстрел до полного выяснения дела с Матросовым и радием-дельта?
— Совершенно верно.
— Помните ли вы о тех тысячах человеческих жизней, которые может унести каждая минута промедления?
— Мне страшно и думать об этом… Но, Василий Климентьевич, если мы все же произведем немедленно залп, то может случиться, что вся накопленная нами с такой изумительной организованностью и таким напряжением энергия пропадет даром, быть может, уничтожив и весь Аренидстрой. М-да! Мне нет надобности указывать вам на то, что ждет в этом случае человечество…
— Так.
Сергеев встал и прошелся по комнате, глубоко задумавшись.
— Хорошо, — сказал он. — Возражения ваши серьезны и глубоки. Я должен поделиться своими сомнениями, получить совет и указания. Вы извините меня, Иван Алексеевич, — и с этими словами министр прошел в угол комнаты, где стоял красный аппарат прямой связи с Кремлем.
Он говорил долго. Кленов не прислушивался к тихому разговору. Казалось, что усталость бесконечных тревожных дней и бессонных ночей проявилась именно сейчас.
Профессор вздрогнул от голоса министра.
— Так, — сказал Василий Климентьевич. — Решение следующее. Хотя теперь у нас и есть предположения о местонахождении Матросова, ожидание может стоить многих жертв. Мы произведем два пробных выстрела. Если все будет благополучно, то немедленно же мы произведем и залп; если же нас постигнет неудача, реализуем имеющиеся у нас сведения, чтобы добыть радий-дельта. Покроем новым защитным слоем наши аккумуляторы еще раз, поверх заменителя, который уже дал нам возможность зарядить аккумулятор. Кстати, на пробном выстреле мы проверим прицел наших батарей.
— Великолепно, Василий Климентьевич! Это прекраснейшая мысль! Мы действительно убедимся, как следует нам поступить. Тогда ожидать радия-дельта нужно будет только при неудачном исходе эксперимента. Вы превосходно поступили, воспользовавшись прямой связью.
— Я сейчас же отдам распоряжение Молнии о подготовке выстрела. Мы снабдим снаряд телевизионным передатчиком, чтобы следить за траекторией полета.
Сергеев хотел нажать кнопку, чтобы вызвать секретаря, но раньше чем он успел это сделать, секретарь появился на пороге сам.
— Василий Климентьевич, — сказал он, — на площадку строительства прибыло одно лицо, требующее немедленного свидания с вами или с профессором Кленовым.
Сергеев заложил пальцы за борт гимнастерки:
— Так.
— Я пробовал говорить о вашей занятости, но… его настойчивости нет границ. Это очень пожилой человек, Василий Климентьевич, глубокий старик.
— Ну, тогда просите. Стариков надо уважать. Впрочем, могу догадаться, что это господин Кадасима, который, как мне доложили, неистово стремится сюда. Что ж. Он всю жизнь мечтал о вооруженном нападении на нас, пусть на склоне лет убедится, к чему это приведет. Зовите его, Николай Степанович, и попросите ко мне немедленно Молнию.
— Будет исполнено.
Секретарь вышел. Кленов подошел к окну и стал разглядывать гигантскую эстакаду электрической пушки, уходящую в низкое песчаное небо. Сергеев задумчиво остановился около стола.
Дверь открылась.
— Я должен принести вам, господин уполномоченный по борьбе с катастрофой, свои глубочайшие извинения, — начал вошедший на чистом, но несколько мягком русском языке, церемонно раскланиваясь. — Но обстоятельства необыкновенные привели меня к вам.
— Так, — сказал министр. — С кем имею честь?
Незнакомец печально посмотрел в сторону Кленова.
Кленов внимательно вгляделся в бородатое лицо незнакомца.
— Я профессор Кадасима.
— Так. Генерал Кадасима. Чем обязан?
Кленов испуганно смотрел на японца, который подошел к нему, протягивая руку.
— Иван Алексеевич, жизнь привела меня к вам. Никогда я при других обстоятельствах не посмел бы напомнить вам о своей роли в вашем спасении… Вы помните, как устроил я ваш побег из Ютландского замка? Я вырвал вас из рук Вельта…
— М-да… м-да!. - бурчал Кленов. — Если не вспоминать ничего другого, то… м-да… я благодарен вам.
Министр с интересом наблюдал за беседой двух стариков.
— Иван Алексеевич, я пришел просить вас и господина Сергеева вспомнить эту заслугу… ваше спасение имею я в виду… и удовлетворить мою просьбу.
