– Я – рыцарь, господин, – мягко произнес Всеслав. – И послан Им в этот мир, чтобы помогать и защищать. А не удовлетворять свои прихоти и похоти. И лишь Ему я готов служить…
Губы соратника Игроманга сложились в презрительную складку. Нет, ну какой дурак… впрочем, хорошо, что это выяснилось сразу. А то, если бы у этого идиота хватило бы ума держать язык за зубами, он, Игроманг, мог бы попытаться использовать его. И тот, из-за своего скудного умишки, зашоренного дурацкими этическими штампами, вбитыми в его головенку каким-нибудь дремучим приходским священником, не видевшим в своей жизни ничего, кроме задрипанного прихода в дальней деревне, где-нибудь его точно подвел бы… А жаль. Чужеземец мог бы стать очень перспективным вариантом…
Глава Комитета взял со столика колокольчик и позвонил. На звонок в кабинет просунулся стражник.
– Уведи этого… и позови Гуга.
Когда Гуг появился на пороге, Игроманг нахмурился.
– Хорошо же ты исполняешь мои поручения… Я искореняю крамолу в провинции, а она пышным цветом расцветает прямо в городе!
На откормленной роже подручного тут же нарисовался страх.
– Господин, я…
Но Игроманг прервал его небрежным движением руки.
– Готовь казнь, – сурово приказал он. – Пора напомнить этому городу, что власть вправе не только оделять, но и карать!
9
Их вывели на площадь, заполненную народом.
Прямо перед бывшим Домским собором, ныне ставшим главным Храмом науки и искусств, где юные граждане нового мира постигали механику и лепку, оптику и музыкальные лады, была устроена трибуна, на которой сидел Комитет общественного благоденствия в полном составе. В резных креслах. Наверное, когда-то стоявших в зале герцогского совета. Или городского магистрата. Одно кресло, выдвинутое слегка вперед, было несколько более вычурным. В нем сидел сам соратник Игроманг.
Перед трибуной возвышалась виселица, на помосте которой, именно по случаю присутствия среди приговоренных к назидательной казни Всеслава, назвавшегося рыцарем, возвышалась колода с воткнутым в нее топором палача. Эту привилегию для знати Комитет решил не отменять.
По периметру площадь была оцеплена арбалетчиками. За которыми волновалось людское море. Всеслав улыбнулся уголком рта. Да уж… похоже, слухи о его поступке разошлись далеко за пределы городских стен. И поглазеть на казнь столь наглого… или бесстрашного (уж как кому нравится) рыцаря-чужестранца собрались все, кто смог в этот день оставить дела и добраться до города.
– Подведите его ко мне, – послышался скрипучий голос Игроманга.
Всеслава грубо зацепили за кандалы и подволокли к подножию трибуны, где швырнули наземь рядом с креслом главы Комитета.
Гомон голосов слегка притух. Всеслав вскинул голову и посмотрел на Игроманга. Тот воздел вверх руку, призывая к тишине. А затем властно произнес:
– Ну что, чужеземец, можешь ли ты что-нибудь сказать в свое оправдание?
Вот так, без суда, даже без оглашения приговора. Все и так ясно и понятно…
– Да.
Его голос прозвучал тихо, но отчего-то его слова оказались услышаны всеми, кто стоял на площади. И люди замерли. Игроманг нахмурился и бросил быстрый взгляд исподлобья. Вот черт, этот придурочный чужеземец (а как, скажите, его можно еще охарактеризовать?) несколько сбил сценарий всего представления, которое должно было не только избавить Комитет от еще нескольких… нет, не опасных, но неприятных личностей, но и послужить еще большему укреплению авторитета и Комитета, и его главы.
– Поднимите его, – отрывисто бросил он, поправляя манжеты рубашки. Кафтан на нем был простого покроя, что соответствовало его образу Друга народа, а вот рубашки он предпочитал тонкие, батистовые. Чрезвычайно приятные коже. Несмотря на этот сбой, особого опасения он не испытывал. Ну что еще мог сказать этот чужестранец: «Пощадите» либо «Отпустите».
Всеслав с легкой насмешкой прочитал все мысли главы Комитета на его уже несколько обрюзгшем лице, а затем произнес:
– Я заявляю перед Богом и людьми, что не виновен ни в едином поступке, коий по законам Божьим и человеческим можно было бы назвать преступлением!
Толпа ахнула. Игроманг замер, тупо моргая и не понимая, что же теперь делать с этим оказавшимся столь глупо отважным чужестранцем. Но это был не конец. Это было еще только начало…
– И потому я требую Божьего суда!
Толпа ахнула еще раз. Игроманг еще раз тупо моргнул, но затем его лицо разрезала хищная усмешка. У него был очень коварный и изощренный ум. На что в принципе и был расчет Всеслава. «Что ж, рыцаришка, – читал Всеслав его мысли, – ты сам напросился…»
– Божьего суда? – вкрадчиво начал Игроманг.
– Да, – громко возгласил Всеслав, еще дальше загоняя его в ловушку, в которую тот и сам стремился с небывалым воодушевлением… потому что считал, что ставит капкан на Всеслава. По здешним правилам, настаивающий на Божьем суде должен был выходить на бой только лишь со своим оружием. А разве можно было считать оружием обломок кухонного ножа? Да и тот принадлежал на самом деле не Всеславу, а кабатчику…
– И… на чем же ты собираешься сражаться, благородный рыцарь?
– Рука, когда захочет, всегда найдет оружие, – уже чуть тише, но по-прежнему так, что его слова были слышны всем на площади, ответил Всеслав. Игроманг с сомнением покосился на него. Уж слишком уверен был этот непонятный чужестранец… Глава Комитета окинул цепким взглядом площадь перед собой.
– Уберите топор, – отрывисто бросил он, лишая этого придурочного шанса вооружиться хотя бы им, а затем махнул рукой, подзывая. – Гуг, подойди.
Из толпы арбалетчиков, отсекающих народ как от виселицы, так и от трибуны с креслами Комитета, вывернулся тот самый дюжий стражник, что избил Всеслава в первый день его появления в городе. Подходя, он глумливо ухмыльнулся Всеславу и с выражением предвкушения на роже извлек из ножен меч.
– Что ж, чужеземный рыцарь Эслау, – громко и слегка издевательски начал Игроманг, – я даю тебе возможность воззвать к этому несуществующему фантому. И хочу посмотреть, как он тебе поможет.
– Меня не раскуют? – спокойно спросил Всеслав. Совершенно не потому, что рассчитывал на это. Нет, все пока развивалось строго по его плану. И он просто давал возможность главе Комитета еще больше запутаться в сотканных им сетях.
– А зачем? – издевательски расхохотался глава Комитета. – Разве цепи – помеха исполнению Божьей воли?
И ему вослед грохнули остальные члены Комитета, палачи, арбалетчики и некоторые из толпы горожан… но, правда, очень некоторые. Поэтому Игроманг оборвал смех и кивнул Гугу. Эту комедию пора было заканчивать. Она и так начала развиваться по каким-то собственным, не слишком зависящим от главы Комитета законам и правилам. И это ему очень не нравилось…
