Вартар, даже сделавшись Гроссмейстером, так и не научился понимать этих юношей. Для него было и оставалось непреложной истиной, что человек должен стремиться развивать заложенные в нем способности, каких бы трудов это ему ни стоило. Будучи сыном ювелира, он с детских лет усвоил, что настоящую ценность камень обретает после надлежащей обработки, при этом каждый должен быть обточен, огранен, отшлифован и оправлен соответствующим способом, помогающим выявить и подчеркнуть присущие ему неповторимые качества. Правило это распространялось и на людей: человек, наделенный исключительным голосом, должен петь, обладающий даром ваятеля — резать по камню или работать с бронзой. Помимо того, что подобный подход казался Вартару в высшей степени целесообразным, оправдан он был еще и тем, что ни от одного занятия человек не получает такого наслаждения, как от того, к которому имеет врожденное предрасположение.
Мысль эта представлялась помощнику Верховного Мага совершенно очевидной, и едва ли не лучшим подтверждением ее служил Тайгар. Верховный Маг, искушенный политик, дипломат и администратор — для Вартара он оставался прежде всего Гроссмейстером, достигшим вершин магического искусства. Он был рожден для соверщения сложнейших магических преобразований и в очередной раз доказал это, когда Внепространственный Кокон начал истончаться, истаивать, и Вартар приготовился произнести Восстановительное заклинание. Подпитка вышедших из астрала являлась обычной процедурой, и маги-доноры были готовы к передаче энергии, но Тайгар, похоже, не испытывал в этом никакой необходимости. Совершив двойной переход через бестелесный мир, старик выглядел лучше, чем если бы ему пришлось взбираться на верхний этаж башни Мрака. Запавшие щеки покрыл слабый румянец, глаза блестели, и, чем бы ни кончилось его астральное путешествие, он имел все основания гордиться собой — преобразование было проделано мастерски. Другой бы на его месте пластом лежал, а Гроссмейстер…
— Благодарю за содействие. Все доноры свободны, — произнес Тайгар, вставая с кресла. Подозвал Вартара и, провожая глазами покидавших Чертог Средоточия Мудрости доноров-магов, вполголоса приказал: — Вели Ширтому подготовить аллата для связи с Бай-Баланом. Я хочу, чтобы Хималь нанял судно и вместе со своим отцом отправился к Танарину. Пусть Фарах прихватит верных людей и весь свой магический арсенал. А там, глядишь, настанет время и мне отправляться на «Убервель».
— Эге! Дело близится к развязке, — пробормотал Вартар, отправляясь выполнять распоряжение Верховного Мага. Вспомнив его слова о магическом арсенале и о том, что на борту «Убервеля» находится по крайней мере один Мглистый воин, покачал головой и задумчиво произнес: — Скверно придется тому, кто встанет у старика на пути к сокровищнице. За это дело он взялся всерьез, и вряд ли кто-нибудь сможет остановить его или хоть как-то помешать добраться до цели.
Батигар старалась не пропустить ни единого слова из речи Базурута, но едва улавливала ее смысл — в голову почему-то назойливо лезли мысли о кристалле Калиместиара, Мгале и Лагашире. Хотя чего о них думать, если кристалл, по словам Гиля, находился в данный момент у Хранителя веры, Мгал стоял в двух шагах от нее и обнимал за талию Лив, а Лагашир, сказавшись больным, остался в Золотой раковине. Отказ его принять приглашение Вокама выглядел более чем странно — посетить храм Обретения Истины в Священный день мечтал каждый житель империи, но далеко не все высокородные обитатели Ул-Патара, не говоря уже о простолюдинах, получали такую возможность. Однако причуды мага интересовали сейчас принцессу меньше всего, думать о них она решительно не желала, и все же…
— Мисаурэнь, это твои штучки? У меня такое чувство, будто кто-то в моих мозгах копается! — Девушка толкнула подругу локтем, но та была настолько поглощена речью Базурута, что не сразу поняла, чего хочет от нее Батигар. Когда же принцесса повторила свою жалобу, ведьма раздраженно фыркнула и сообщила:
— Это не в мозгах, а в волосах. Голову чаще мыть надобно!
Батигар вспыхнула и хотела высказать Мисаурэни все, что она думает по поводу ее поведения, сделавшегося в последнее время совершенно невыносимым, но тут стоявшие сзади высокородные возмущенно зашикали, а Хранитель веры, повысив голос, провозгласил:
— Повинуясь ниспосланному свыше пророческому видению, я буду умолять Предвечного зажечь в этом храме Священный огонь и явить волю свою, указав нам истинного наследника трона Эйтеранов!
Сойдя с отведенного многочисленным служителям Кен-Канвале помоста, Базурут замер перед другим помостом, на котором находились яр-дан, ай-дана и их свиты, и торжественно вошел в центральную из трех высоких арок, вырубленных из черного камня. Опустился на колени и склонил голову в позе величайшего смирения.
Гигантский зал, переполненный парчовохалатной знатью и бритоголовыми жрецами, затих, и отчетливо слышны сделались пронзительные выкрики глашатаев, которые, стоя в арочных проемах стен, повторяли с высоты третьего этажа сказанную Базурутом речь, дабы довести ее до сведения людей, со всех сторон окруживших храм Обретения Истины. Ул-патарцы и приезжие начали стекаться к древнему святилищу еще с вечера, но большинству из них не суждено было даже издали лицезреть пышные процессии, во главе которых яр-дан, ай-дана и Хранитель веры подошли к храму. Ранним утром, под грохот горба-сов и звонкоголосое пение свернутых в тройное кольцо труб, с юга и с севера в столицу вступили войска, прошествовавшие в полном вооружении по безлюдным улицам и остановившиеся у подножия Храмового холма с таким угрожающим видом, что жаждущие зрелищ жители Ул-Патара и его окрестностей поспешили очистить площадь перед святилищем.
Ни для кого уже не было секретом, что тысячи Татиринга, Янеромбы и Мурмуба, спустившиеся по Ит-Гейре и вошедшие в столицу с севера, поддерживают яр-дана, под чьим командованием сражались и снискали себе немеркнущую славу, усмиряя взбунтовавшийся Чивилунг. Отряды же, пришедшие из южных провинций, наспех сколоченные из гарнизонов Мугозеби, Яликуве, Хутманга и других городов, вызваны были в Ул-Патар сторонниками ай-даны и Хранителя веры. Оба войска были настроены весьма решительно, горожане, заслышав об их приближении, запирали ставни и двери, а те, что собрались к стенам храма Обретения Истины и своевременно скрыться не успели, уже почитали себя покойниками. Обнажать оружие в Священный день считалось величайшим грехом, но до полудня ничто, казалось, не могло помешать приверженцам ай-даны и яр-дана сойтись в кровопролит-нейшей сечи. Резни тем не менее каким-то чудом удалось избежать. Благодаря городским ичхорам, ночным стервятникам Мисюма и бритоголовым служителям Кен-Канвале, собранным неведомым ярундом в весьма внушительную рать, между южным и северным войском оказалась прослойка людей, сталкиваться с которыми не пожелал ни один «тысячерукий», дабы не настраивать против себя обитателей столицы, занимавших пока что выжидательную позицию.
