— Апельсины, — тихо про себя повторил Вадим.
— Что? Апельсины? — переспросил Копытин. — Здесь Шульгина для пробы высадила особенно зимостойкие. — Борис подвел товарища к небольшим темным кустикам. — Не знаю, что из этого получится. Открытый грунт — не оранжерея.
Очки архитектору явно мешали. Он снял их и сейчас размахивал ими, взяв за дужки.
— С нашей новой архитектурой, предназначенной для средней полосы, как-то не очень вяжется южная растительность. Вот смотрите, — он указал очками на длинный ряд почти готовых домов. — Настоящий современный русский стиль. Видите, даже печные трубы, двойные рамы. Они, конечно, рассчитаны на суровую зиму — и вдруг рядом… апельсинчики. — Борис презрительно дернул губой. Абсолютно не идет и безусловно портит общий ансамбль… Мне, конечно, как вроде… главному архитектору колхоза… — Копытин прищурился и скромно опустил глаза, — приходится за этим следить, но ведь Ольга абсолютно упрямый человек. Вы бы ее хоть уговорили.
— Теперь уже поздно, — с тайной улыбкой возразил Вадим, смотря на плотные темно-зеленые листья апельсиновых деревьев. — Нельзя же такую прелесть выдергивать. Он снова вспомнил… «улыбающихся милиционеров».
— Да я с апельсинами почти помирился. Думаю, потому, что не верю в них. Копытин махнул рукой и скупо улыбнулся. — Я боюсь другого. Вдруг Ольга выведет какую-нибудь абсолютно зимостойкую пальму и обсадит ими наши северные домики.
— Все возможно! — рассмеялся Вадим и указал на небольшое здание, где маляры отделывали фасад. — А это что? Ясли?
Главный архитектор даже поморщился. Он надел очки и удивленно взглянул на Багрецова. «Ну можно ли быть таким неграмотным, а еще москвич!» — словно говорили его глаза.
— Обыкновенный колхозный дом для небольшой семьи, — сказал Копытин. Зайдемте?
Борис правел гостя сквозь небольшую террасу, где два паренька из местных строителей вставляли цветные стекла в верхнюю часть окон.
Архитектор показал Багрецову внутренность небольшой трехкомнатной квартиры. Полы еще были измазаны мелом, пахло краской, но уже чувствовалось, что дня через три здесь появятся новоселы.
— Телефон где ставить, товарищ Копытин? — спросил мальчуган лет пятнадцати. Через плечо у него висела, как спасательный круг, бухта провода.
— У хозяина надо спрашивать, — укоризненно заметил архитектор, приглаживая и без того гладкие русые волосы. — Откуда я знаю, где ему будет удобнее?
Паренек поправил сползающую бухту и хмуро заметил:
— Спрашивал. Да он не признает нас.
— Абсолютно из памяти выскочило! — со смехом воскликнул Копытин и повернулся к гостю. — В этом доме самый старший хозяин Тюрин Петр Иванович. Он всем тут командует.
— Это кто же?
— Петушка помните? Радиста нашего самого главного?
— Ну как же! — оживился Вадим. Он вспомнил вихрастого радиоэнтузиаста в больших сапогах. — Петушок еще с нами подземную реку искал.
— Вот-вот. Он самый. Так что же, — Борис обратился к монтеру, — проволоку вашу не признает?
— Ну да, — обиженно отозвался мальчуган и почесал в затылке. — Говорит: «Я по радио со всеми полями разговариваю. У нас даже тракторы по радио управляются, а эта ваша паутина — отсталость одна».
— Напрасно, — посочувствовал монтеру Багрецов. — Петушок должен понимать, что такое проволока. Ведь он все-таки начальник проволочного узла.
— Был, — отозвался Копытин. — Теперь он начальник абсолютно всех колхозных радиоустановок, и ваших в том числе. Парень не унимается. Каждый день новые затеи… С проволочниками он, как говорится, пребывает в состоянии постоянной войны.
Телефонист перекинул бухту на другое плечо и пошел защищать оставшиеся, еще не занятые радистом позиции.
— Вадим Сергеевич!
Багрецов обернулся. Юноша в широкополой шляпе быстро шел по коридору.
— Я вас по всему колхозу ищу! — обрадованно воскликнул он.
Яркий солнечный свет падал сквозь двери. Виден был только силуэт вошедшего человека, поэтому Багрецов не мог сразу узнать в этом высоком широкоплечем юноше Сергея Тетеркина.
Да и трудно узнать. Голос стал совсем другим, похожим на глуховатый басок Тимофея Бабкина, да и движения иные, размеренные и даже солидные. Но что больше всего поразило Вадима — Пастушок отпустил себе усы. Правда, они казались редкими, неопределенно рыжеватого цвета, но все-таки это были усы взрослого мужчины.
Сняв шляпу, не торопясь, шел заведующий молочной фермой навстречу московскому гостю.
— Тимофея Васильевича я уже видел, — сказал он, крепко пожимая руку Багрецову. — А вот вас еле нашел.
Сергей торопливо пересказал Вадиму самые свежие новости, упомянул о своих непрекращающихся спорах со старшей коровницей Фросей, которая по своей «научной отсталости» не очень-то жалует его новые затеи. Рассказал он и о своем смышленом помощнике. Никитка еще в прошлом году нашел глину для черепицы, а сейчас занял место Сергея, стал старшим пастухом.
— Но не понимает он всей научной сущности пастушьего дела, — жаловался Сергей, пощипывая усы. (Видно, он хотел в этом подражать Никифору Карповичу.) — Не понимает, что, кроме геологии, надо все науки, по возможности, одолеть. Корма даже как следует не знает. В какой траве сколько белка содержится, сколько углеводов. Какой же он пастух после этого? — с искренним огорчением заключил Сергей, наморщив упрямый лоб. — Внимание к скотине среднее. Как проводит он скот на пастбище? — Сергей избегал употреблять выражение «гнать скот», так как оно ни в коей мере не соответствовало действительности. Проводит его, — продолжал он, видя, что Багрецов сочувственно кивает головой, — а сам, вместо того чтобы смотреть за коровами, всякую минералогию разводит. Вытащит из кармана разные камни да и любуется ими. Или того хуже: в яме копается, говорит, что горючие сланцы ищет… Ничего с ним не сделаешь, Сергей развел руками: — придется отпустить в город учиться на геолога.
— Ты лучше о себе расскажи, как овец облучал, — со смешком заметил Копытин.
— Ничего особенного, — равнодушно сказал Тетеркин, но не выдержал пристального взгляда Вадима и смутился. — Пробовали разное.
Он растерянно посмотрел на носки своих сапог.
— Застеснялся, как красная девица. Ишь, глазки опустил, — подтрунивал архитектор. — Здесь же абсолютно свои люди. Ай совестно признаться?
— Чего мне совеститься! — Сергей рассердился.
«Помолчал бы лучше этот очкастый строитель, когда гости приезжают», подумал он, а вслух сказал:
— Я известку с медом и творогом не мешал.
