Приват все это записывал, качал головой и время от времени кашлял. Писал он лаптевской ручкой из настольного прибора, только не пером, а длинным пластиковым колпачком, и время от времени по ручке пробегали зеленые искры.
Воодушевленный тем, что его не перебивают и что протокол ведется так старательно, Лаптев выложил что-то совсем уж несуразное, что-то о досрочной сдаче норм комплекса ГТО.
Тут уж Седой не выдержал. Огрев Лаптева заковыристым матом, закричал:
— Ты долго будешь нам головы морочить? Давай дело говори!
— В чем дело? В чем дело? — засуетился Лаптев. — Я излагаю обстоятельства, имеющие отношение к тем обстоятельствам…
— Гражданин Лаптев, — свинцовым голосом сказал Главный. — Перестаньте вилять. Объясните, как вы дошли до такой жизни, что самовольно приступили к разрушению… К уничтожению душ?
— Нет, нет, — вяло замахал ватными руками Лаптев, — вы меня неправильно поняли. Я ни в коем случае не осмелился бы такое решить сам. До меня довели вышестоящее решение, и я только принял меры к его исполнению. Вас неверно информировали, это не больше, чем недоразумение.
— Совсем маленькое недоразумение: бульдозеры по могилам, — не поднимая головы от протокола, отозвался Приват.
— Нет, простите, имеется решение о переносе старого кладбища, и здесь наша коммунальная служба является только одним из низовых исполнителей. Я допускаю, что могло создаться впечатление…
— Врешь! — внезапно привстав со своего места, прикрикнул Главный, — ты хоть соображаешь, кому врешь?
— Спокойно, Андреич, мы сейчас все ему объясним, — сказал Седой и поднялся, намереваясь выйти из-за стола и быть может даже приблизиться к Лаптеву.
Представив, что может последовать через несколько секунд, Валентин Семенович несолидно взвизгнул:
— Помилосердствуйте, у меня жена, дети!
— Дети? — спросил Василий Андреевич. — У тебя дети есть?
— Двое, две девочки, обе школьницы, старшая отличница…
— Наверное, и жена тебя любит? — со странным выражением спросил Белов.
Об этом Лаптев никогда не задумывался, но на всякий случай покивал.
— Интересно, правда? — спросил Белов, ни к кому специально не обращаясь. — Вот ведь какая гниль, а обязательно найдется баба, чтобы любила и холила. И дети обязательно получаются, и даже, бывает, гордятся своими родителями… — И без перехода спросил: — Где списки?
Лаптеву очень хотелось прикинуться не ведающим ни о каких списках, но он вовремя понял, что здесь обман не удастся; и он решился на полуправду:
— Как таковых, этих списков не существует вообще. Пока что составлено только по шестнадцати секторам…
Лаптев не сказал, что сам вчера распорядился времени больше не тратить, выбирая в церковных и городских архивах данные о тех, кто похоронен в начале века.
Времени своих подчиненных Лаптев, конечно же, не жалел, но с изворотливостью старого служаки прикинул, что если никаких списков не будет, то и говорить не о чем, получится так, вроде бы бульдозеры просто распланировали грунт. И вообще никаких проблем со строителями: площадки подготовлены, и у них не будет никаких оснований обвинить его, Лаптева, в задержке работ.
— Нет, значит… — протянул Василий Андреевич, — а должно быть.
— Ты хоть соображаешь, — сорвался Седой, — что у них, окромя имен, и не осталось ничего?
— Но позвольте, — возразил Лаптев, — мы же не можем допустить срыва строительства зоны отдыха, столь необходимой нашему городу!
— Нашему городу надо почаще задумываться: кто мы, чьи дети и внуки, откуда…
— Но здоровье детей…
— Здоровье — это фактор не только физический, — негромко сказал, сдерживая чахоточный кашель, Приват-доцент.
После мучительных мгновений молчания Василий Андреевич подытожил:
— Значит, так: списки чтоб были. И безо всяких. Тот, кто это ваше “решение” на самом деле придумал, ответит. А ты, если еще раз самовольно пошлешь бульдозеры или еще что — пеняй на себя. Понял?
Лаптев уже собирался заверить, что понял и непременно исполнит, как вдруг оглушительно раскатился телефонный звонок. Пространство вновь преобразилось, вывернулось, а кабинет приобрел привычные очертания.
Автоматическим жестом Лаптев потянулся и схватил трубку красного телефона. Краем глаза Валентин Семенович разглядел, что странные гости, беззвучно раскрывая рты, бледнеют и теряют очертания…
Звонил “Сам” — так Лаптев да и почти все руководящие работники называли председателя исполкома.
— Лаптев? — спросила трубка и, не дожидаясь ответа, предложила: — А ну-ка, говори, как на духу, чего тебе, кроме времени, не хватает?
Лаптев осторожно хихикнул:
— Вы же знаете: безлюдного фонда, материалов по первому списку, рабочих в РСУ…
— Этого я тебе не дам…
Лаптев догадался, что в эту самую секунду “Сам” улыбается и прищуривается.
— Этого не дам; но с чем другим — поможем. Технику, горючее… Могу и студентов подбросить: хоть полтысячи бойцов.
— Куда мне такая армия? — мягко запротестовал Валентин Семенович. — Мы люди маленькие, и масштабы у нас…
Приват, уже почти совсем невидимый, коротко и ловко провел кистью руки, превращая стопку в прежний мраморный стержень, и, склонясь над столом, со скрежетом вогнал стержень в лампу,'на прежнее место. Лаптев невольно отшатнулся, на какое-то мгновение потеряв нить разговора, но тут же опомнился и замахал на гостей рукой: не мешайте, мол, “Сам” говорит!
— Маленькие не маленькие, задачка у вас совсем не пустячная. Средства надо осваивать. На тот год не перенести. Это точно.
— Я так полагаю, — продолжил “Сам”, — что у тебя не только на словах дело делаться будет. Строителей не задержишь?
— Надеюсь, доверие оправдаю, — автоматически отбарабанил Валентин Семенович, лихорадочно соображая, почему это ему позвонил “Сам” через пару часов после совещания и почему он так двусмысленно разговаривает; и вдруг понял, что может всплыть из нерешенного:
— Есть одна деликатная проблема…
— Одна? Это хорошо, когда только одна, — бросил “Сам”.
— Мы еще не получили согласия от епархии на снос кладбищенской церкви.
— Да-да, — проговорил “Сам”. По его тону Лаптев понял: догадка верная.
— Со святыми отцами не так-то просто, не нашего они ведомства, — продолжил “Сам”, — согласиться-то они согласятся рано или поздно, я им на замену ого-го какого Василия Блаженного на Мамаевке отдаю; да вся беда в том, что скорее всего может получиться не рано, а поздно. Одно дело — месяц, а другое — три месяца; не знаешь, строителям она сильно мешает?
