Ознакомительная версия.
ЦЕНА.
Кровавое месиво вместо неба. Покрытые копотью чаши Весов. Вот он, этот голос: ЦЕНА.
Регина все еще говорила, перед глазами Ивара поблескивали железные заклепки пола, и слова с экрана лезли в уши подобно железным заклепкам:
– Вам предоставляется выбор, Коваль. Либо вы выдаете ребенка… Либо Поселок со всеми обитателями прекращает существование. Информация для людей Поселка: всем без исключения объявляется амнистия. Всем будет сохранена жизнь и свобода, жилье и право работать по специальности – однако Кай Коваль должен быть выдан командованию Города в наручниках. Взываю к благоразумию людей Поселка…
Ивар знал, что надо поднять глаза и посмотреть на отца. Надо… Но голова клонилась все ниже, и тогда он сделал вид, что просто считает заклепки. Как интересно… Семь, восемь, девять…
– Взываю к совести людей Поселка! В вашей власти остановить катастрофу. Вот документ, заверяющий условия полной и безоговорочной… Иначе…
За спиной у Ивара кто-то рассмеялся – будто металл скрежетнул о металл. Короткий свист. Громкое слово – то самое, любимое ругательство Барракуды, грязное ругательство, смачно изреченное тонким женским голосом.
– Хорошо, – сказал Барракуда тихо, и Поселок за его спиной замер, как неживой. – Ладно, – при звуке этого голоса Ивару опять представилась разъяренная кобра. – Ультиматум? Очень плохо. Очень плохо и очень ошибочно. Очень жаль. Ивар!!
Ивар вздрогнул и сбился со счета. Железная рука ухватила его за плечо:
– С первым залпом атаки… Да что там, с первым же крейсером в нашем небе я убью этого мальчика. Здесь, перед экраном, на изумленных глазах отца… Да, Онов?!
Ивар все-таки поднял голову. Отец его сидел неподвижно, губы его апатично шевелились – без звука.
– У вас три дня, Коваль, – бросила Регина. – Через три дня мы атакуем.
– Онов, ты слышишь меня или нет?! Она выжрала твою душу, эта женщина, она выпила твою волю, ты что, не видишь, как губят твоего сына?!
Онов медленно поднялся. По обе стороны моста затаили дыхание.
Командор постоял, покачиваясь, как пьяный, то и дело бессмысленно поднося ладонь к лицу; потом неуклюже повернулся к экрану спиной и, волоча ноги, двинулся прочь. Люди Города поспешно расступались, образуя широкий коридор; Командор двигался, будто в густом киселе – так плотно облепила его тишина.
– Три дня, – сказала Регина мягко. – Ровно через трое суток… вы знаете. Сопротивляться бесполезно. Я рассчитываю на благоразумие людей Поселка… Город в любой момент готов принять вашу капитуляцию – и Коваля в наручниках. Конец связи!
Экран погас. Ивар устало вздохнул и сел на железный пол.
Она мстит мне, подумал Ивар и сам поразился этой простой мысли.
Она мстит. Она не забыла того, что было сказано тогда утром, в присутствии Сани. Она отомстила Сане за то, что он это слышал. Она мстит Ивару за то, что он это сказал.
– …И не будет уверенности, что мы сумеем хотя бы стартовать! Ее и так было немного… уверенности… И никогда не будет! – высокий злой мужчина по имени Никола почти кричал. – Я отвечаю за то, что творится в доке… И я говорю, что за трое суток такое в принципе… если…
Их всех превратят в жирную копоть. Регина ох как хорошо знает Барракуду, она уверена, что он уперся, что он не отступит… Это хладнокровное убийство.
– В принципе все возможно, – откуда-то издалека усмехнулся Барракуда. – Сделай мне подарок и просчитай наши шансы – без паники, но и без этого… куража бывалого самоубийцы.
Ивар методично водил по полу пальцем. Так приятно было ощущать выпуклый холод стальных заклепок. Он давно уже потерял нить разговора – слова отдавались у него в ушах бессмысленной, неприятной, полной диссонансов мелодией:
– Вариант Николы… Регина… Регина… Регина… Некомплект. Десять процентов… Сорок процентов… Вариант Регины. И НЕЧЕГО НА МЕНЯ ПЯЛИТЬСЯ!
Ивар содрогнулся. Барракуда рявкнул еще, Никола ругнулся, жалобно попросила о чем-то Милица, примиряюще вступился Генерал, и тогда Барракуда рассмеялся:
– Кстати, а наручники-то у нас есть?
Они не сдадут его, думал Ивар, глядя в бежевый потолок комнаты-тюрьмы. Они не сдадут его, да и сам он не сдастся… Они попытаются бежать на своем недостроенном кораблике. Смешно.
…А отец ли сидел сегодня в Ратуше, перед экраном? Отец ли повернулся и ушел, когда зашла речь о скорой смерти любимого сына? Или это пустая оболочка, изъеденная изнутри? Как там говорил Барракуда: она выжрала твою душу…
…А что она имела в виду, когда называла Барракуду «победоносным соперником» отца? Еще тогда? Еще до рождения Сани? И мама об этом знала? О чем? Нет, Ивар просто глупый ребенок, он чего-то не понял, не понял, это слишком сложная, слишком давняя история…
Почему она так улыбалась, так двусмысленно? Или показалось? Что же, отец, выходит, еще тогда…
Ивару сделалось тошно. Он сел и обхватил плечи руками; ему показалось, что комнатка едва заметно сотрясается, вибрирует, и от этого сотрясения наползает непреодолимая, вязкая, черная тоска.
Отец женился на маме, потому что любил ее. Ивар помнит – две тени, соприкасающиеся головами… Две руки на его подушке, одна тонкая, другая широкая и сильная, и пальцы сплетены… Отец ЛЮБИЛ маму и ЛЮБИТ ее, а Регина просто самовлюбленная дура, ей кажется, что весь мир…
Но Барракуда-то умен! Что он нашел в ней, ну что, он, Ивар, решительно не может понять…
Он неправильно понял, он маленький. Да, маленький…
Кажется, на поверхности объекта «Пустыня» гуляет ветер. Страшный ветер, ураган, это впервые за все время пребывания Ивара на этой мелкой, мелочной, мерзостной планетке…
…А вдруг Регина знала все заранее?! Та сцена в невесомости… И атака, в которой погиб Саня. И теперь – Ивар. Отец останется один, и ее власть над ним будет безгра…
Ветер снаружи свирепеет. Звенят и трясутся стены.
Значит, отец любил Регину… И женился на маме просто потому, что Регина предпочла…
Поле его зрения разбилось на квадратики – как шахматная доска. Ивар закрыл глаза, но квадратики не исчезли, меняясь местами, сложно вращаясь, как в калейдоскопе. Он устал. Он так устал…
Открылась дверь. Почти беззвучно, но напряженный Иваров слух не мог ошибиться. Открылась дверь – и тут же закрылась снова, но, когда Ивар разлепил веки, в комнате никого не было. Пусто.
Ему вдруг сделалось холодно. Никто не вошел, сказал он себе – но почему-то неуверенно. Никто не вошел.
Ветер снаружи стих, и стихла нервная пляска стен и перекрытий, и вокруг воцарилась глубокая, как обморок, ватная тишина. Ненормальная. Неестественная. Вжавшись спиной в прохладную стену, Ивар понял вдруг, что круглая тень в углу напротив слишком темна для тени. Таких теней не бывает.
Ознакомительная версия.
