Мне — третья Золотая Звезда. Первая была за «Тирпиц», «Шеер» и погром немецкого Арктического флота. Вторая за эпопею с ураном для «Манхеттена». И вот, сейчас — за Средиземноморский поход. Стал, сам того не ожидая, живой легендой советского флота — интересно, какую мою биографию после пионеры изучать будут?
А моей Анюте — орден Ленина. Как сказал Вождь, «за исключительные заслуги в подавлении киевского мятежа». А она после плакала в номере, у меня на плече — прости, но я иначе поступить не могла! И страшно было, до ужаса, особенно когда Кука узнала, и думала, что бандеровцы тут все, и не было рядом никого из ребят. Но не могла бежать, струсить, себя бы после казнила, уважение потеряла! А что бы в Киеве было, не начни принимать меры заранее, на опережение, и действуй Кириченко заодно с Куком?
А на людях снова — «железная леди», с холодным разумом, красивая, всегда нарядная, как королева. Инструктор ЦК, помощник Члена Политбюро, это по партийной иерархии, генеральский чин?
И будет моя женушка меня по-коммунистически строить, поскольку я в Партию только что вступил. С рекомендациями — Сталин, Пономаренко. И зачетом испытательного срока, как мы на Средиземке отвоевали. Вот и не стало в советском флоте такого уникума, как единственный беспартийный адмирал.
В наркомате ВМФ меня наконец озадачили — работать буду там, по реализации предложенной нами военно-морской доктрины. После командировки на СФ — поскольку экипаж «Воронежа» расформирован не будет. Есть предложение использовать атомарину, как опытовую лодку, наподобие американского «Альбакора», для получения экспериментальных данных по гидродинамике корпусов субмарин на больших скоростях. Мы даже на одном реакторе разгоняемся до двадцати двух узлов, вместо альбакоровских двадцати пяти. А выходы предполагаются поблизости, на беломорский полигон, по крайней мере до октября — а там решим, стоит ли перебазироваться в Поляный, или лучше не рисковать? Так что ждет меня на два месяца, дорога назад на север, где привык уже. И Анюта со мной — в Москву вернемся как раз, когда ей рожать.
Даже квартиру нам уже выделили, от наркомата. Так что живем уже не в «Метрополе». Но через три дня летим на север — надо мне Петровича на командира аттестовать, он ведь «Воронеж» от меня примет? Сирый передавал, что то повреждение на отключаемом участке арматуры заварили надежно, так что теоретически БЧ-5 в порядке. А реально, нет гарантии что завтра не лопнет где-то еще. Так что накрылся наш поход на Тихий океан, японскому флоту делать геноцид, медным тазом. Жалко — так и не добрали до трехзначной цифры на рубке, если только официальные победы считать.
На трибуне Анюта была со мной. Мы смотрели, как проходят войска, колонны техники — а вот тут большое отличие было от того парада, танки Т-54 и ИС с «щучьим носом» (товарищи просветили, что здесь «ИС просто» неофициально отчего-то называли КВ-54, а новейший тяжелый танк, похожий на ИС-3 иной истории, тут получил название, даже в документах, ИС второй). Ехала мотопехота на газовских бронетранспортерах, эти же ГАЗ-40 тянули противотанковые орудия. Шли средние самоходки на бази Т-54, но со 122мм пушкой, и легкие «барбосы», и тяжелые ИСУ. Ехали «Катюши», нескольких видов, и зенитные самоходки, задрав к небу спаренные или счетверенные стволы, замыкали строй тяжелые самоходные минометы «Тюльпан» (на шасси Т-54, действительно похожи на своих «однофамильцев» из будущих времен). И приятно было осознавать, что у «вероятного противника» по ту сторону океана аналогов значительной части этой техники нет, и в ближайшие годы не будет.
Затем начался воздушный парад (в иной истории в сорок пятом отмененный из-за плохой погоды). Я не настолько большой знаток авиации, чтобы различить марки самолетов, проходящих довольно быстро и на значительной высоте, но слышно было, как объявляли, истребители Як и Ла, Илы-штурмовики, Пе-2, Ту-2, номера гвардейских авиаполков, фамилии командиров, под звуки «Авиамарша». Самолеты пролетели и наступила тишина. Но действие еще не было закончено.
Раздался барабанный бой, и на Красную площадь вступила цепь солдат, несших склоненные знамена со свастикой. Солдаты подходили к Мавзолею, и презрительным жестом бросали палки с тряпками к подножию. Слышны были лишь шаги и барабаны — позорный обряд. И вдруг, нарушая ритм, раздались истошные вопли, похожие на собачий лай, на немецком языке. Внизу у Мавзолея стоял автозак, окруженный плотным кольцом солдат НКВД, задние двери фургона были распахнуты, крики слышались оттуда.
— Гитлер — прошелестело по трибунам — привезли, значит, чтобы тоже посмотрел. Чем кончился его «дранг нах остен».
После рассказывали, что когда у Сталина спросили, приказать ли пленнику замолчать, Вождь лишь небрежно махнул рукой — пусть орет, если ему охота. Вряд ли это было правдой, чтоб сам Сталин решал то, что должен был сообразить заранее проинструктированный начальник конвоя — однако бывшего фюрера никто не заткнул. Затем раздался чей-то бас, услышанный по всей площади — эй, он там у вас не взбесился? Ему ответил другой голос — да он давно уже бешеный, да нехай лает, что еще ему остается? И раздался дружный хохот. Было ли это срежиссировано — не знаю.
А после мы пробирались по радостным московским улицам, сквозь веселую и нарядную толпу — решив пройти пешком. У многих людей, даже в штатском, я видел черно-оранжевую ленточку в петлице, или приколотую к платью — это означало, как я уже слышал, не награждение оредном Славы или «Георгием» еще с той, Империалистической войны (в этом случае носился бы сам орден, или орденская планка на уставном месте на груди), а факт, что кто-то из родных и близких был на фронте; такая же ленточка с черным бантом означала погибшего; георгиевские цвета я видел на плакатах, афишах, даже флажках в руках детей. Это был наш день, праздник — и его у нас уже никому и никогда не отнять!
— Галчонок, ну не плачь, я вернусь, и ничего со мной не случится! — говорил Брюс Лючии — ну, служба такая у нас. Мне спокойнее будет, если ты в безопасности, и ждешь.
А «самая известная из женщин Италии» вытирала слезы, глядя на мужа. Который завтра должен был отбыть (говорю по большому секрету) даже не в Киев а куда-то под Львов. Поскольку войну на Украине надо было завершать, и как можно скорее — в преддверии трудных и великих дел, которых у Советской страны намечалось более чем достаточно. Потому Пономаренко, злостно пользуясь своим положением, прибрал к рукам в силовое крыло своей «инквизиции» наш геройский спецназ Северного Флота. Правда, обещал через три месяца вернуть. То есть в октябре и встретимся?
Ну а Лючия на этот срок поступает в распоряжение моей женушки — вторым номером, телохранителем, адъютантом, и просто ученицей. Чтобы не бегать ей вместе с мужем по бандеровским лесам — все ж не такая война, чтобы женщин, да еще в положении, в строй ставить?
