Ознакомительная версия.
Так что я начала писать от отчаяния. Лиллиан Стюарт Карл, которую я часто упоминаю в моих биографиях, начала писать снова (мы писали вместе, когда учились в старших классах школы). Она начала с любительских журналов, а затем продала несколько рассказов в профессиональные издания и начала работать над романом. Моя жизнь в тот период стала очень унылой. Я общалась преимущественно с родителями детей, которые были ровесниками моих детей и жили в нашем квартале на Спенсер-стрит, что весьма сузило мои горизонты. Однако я по-прежнему переписывалась с Лиллиан, которая жила в Далласе. Мне пришло в голову, что если она это может, то могу и я: в конце концов, мы же занимались этим вместе.
Так что я начала писать повесть и отправила ее Лиллиан на отзыв, а она переслала ее Патрисии Рид в Миннеаполис. Та прислала мне чудесное письмо на четырнадцати страницах с комментариями по поводу моей повести: она включена в этот томик. Это повесть, где действуют Чалмис и Эниас («Плетельщица снов»). Боюсь, что она осталась в первоначальном виде. Но это — небольшой кусочек моей истории.
«Плетельщица снов» была первой моей взрослой попыткой создать литературное произведение — до этого я писала только в школе и университете. Мое творчество прямо связано с невозможностью уехать из Мэрион, отсутствием денег и работы и желанием заняться чем-то, для чего не понадобится нанимать няньку.
Эту повесть мне возвращали несколько раз, с очень милыми отказами. Это стало для меня достаточным поощрением. Затем я взялась за роман. Это получилось лучше. По-моему, роман — это естественный для меня масштаб.
В течение этих лет я писала в самых разных местах. Сначала я работала тогда, когда дети спали днем. Потом они, конечно, выросли и спать днем перестали. В тот момент я писала первые варианты от руки, еще не приобретя текстовый процессор. Первые полтора романа были затем напечатаны на той видавшей виды пишущей машинке, на которой я печатала свои студенческие работы. Вообще-то «Осколки чести» были начаты в общей тетради на спирали, но вскоре я перешла на тетради со сменными блоками. Писала я карандашом. Так я могла носить свою работу куда угодно. Я брала ее в публичную библиотеку нашего городка, потому что только там мне удавалось поработать в тишине. Я сдавалась и нанимала няньку или уходила из дому в те часы, когда мой муж был дома, урывая себе рабочие часы в библиотеке.
Я написала три романа, прежде чем мне удалось продать хоть что-то. Так что с того момента, как я начала писать в 1982 году, и до осени 1985 года я получала за этот труд ноль долларов, если не считать одного рассказа, который у меня взяли в журнале «Твилайт зоун Мэгэзин». Я не уверена, что близкие верили в перспективность моего занятия. Отец купил мне мой первый текстовый процессор (Coleco Adam, представляете?), так что именно от него я получила реальную поддержку. Он и сам был писателем и техническим редактором (300 статей и 17 патентов), так что, думаю, он разбирался в этом процессе немного лучше, чем остальные мои родственники. Однако они в достаточной мере старались мне не мешать, так что я могла работать.
Мой муж по большей части относился к моему писательству нейтрально. Он не был против. В меня не то чтобы особо верили, но мне содействовали. Итак, до окончания «В свободном падении» я писала в библиотеке. А потом примерно в тот момент, когда я начала «Братья по оружию», мой младший ребенок пошел в школу. И во время уроков я смогла работать дома. С тех пор я всегда работаю дома. Я сижу либо на крыльце, либо у себя в спальне, или — иногда — в гостиной. Мне было трудно найти то место, где бы я могла остаться одна.
Только в последние два года я смогла работать непосредственно на компьютере — просто потому, что прежде у меня не было для этого места. Я слишком мало оставалась дома одна. Прошлым летом я купила крошечный столик для компьютера, который поставила у себя в спальне рядом с туалетным столиком. Когда я опускаю на нем доску, то у меня получается открыть дверцу встроенного шкафа. Это приятно: у меня наконец появилась комната с дверью, которую я могу закрыть.
До этого мой компьютер стоял в дальнем углу столовой, смежной с гостиной. Работать мне удавалось только тогда, когда дома никого не было, что было достаточно сложно устроить. Я могла отвечать на письма и делать еще какие-то мелочи, пока дети смотрели телевизор, но я не могла в этот момент набирать на компьютере черновой вариант. Переместив компьютер к себе в спальню, я смогла перейти от блокнотов непосредственно к компьютерному набору именно благодаря тому, что у меня появилось крошечное личное пространство — пусть даже совсем маленькое. А когда я переехала в Миннеаполис, то получила отдельный кабинет! Собственная комната! Совсем как в эссе Виргинии Вульф!
В Мэрион «хвастливая полка» находилась в столовой. Теперь она у меня в кабинете. Это нечто вроде архива. Я обнаружила, что хранение этих материалов не только питает мое «я», но и оказывается полезным. Всегда можно снять книгу с полки и посмотреть, когда именно была первая публикация, уточнить информацию по авторским правам и так далее. Это бывает очень кстати.
У меня выстроены все первые издания: «Истон пресс», «Баэн» в бумажных переплетах, все немецкие, испанские итальянские издания… Так что я уже заполнила две полки и перешла на третью. Там есть много разного, включая выпуски журнала «Аналог», в которых мои вещи публиковались частями.
Когда я получила мою первую премию «Небьюла», какое-то время я держала ее на полочке над кухонной мойкой, а не на каминной доске, потому что так я могла чаще ее видеть. Конечно, на нее при этом попадала вода, что было обидно. Когда я получила первую премию «Хьюго», то она над мойкой не поместилась, так что я перенесла их на камин, установив в красивой симметрии.
В самом начале моей писательской карьеры мне регулярно писал один джентльмен (увы, он уже умер), живший в Ньюарке, Огайо: семидесятишестилетний отставной сержант по имени Джон Конлон. Он прочел мои вещи, и какое-то время мы поддерживали переписку. Он прислал мне фотографию каминной доски Пола Андерсона, нацарапав на обратной стороне «Космопорт Пола Андерсона». Это действительно выглядело похоже! Там стоял целый лес космических кораблей, «Небьюл» и вещей, которые я даже опознать не могла. Они были поставлены вплотную друг к другу. Это дало мне некий объект для честолюбивых стремлений. Да! Я хочу камин, как у Пола Андерсона. В тот момент это казалось мне недостижимым, но теперь, когда я смотрю на свою каминную доску, то думаю: «Ого, я уже близко». Даже страшно становится.
Признание требует некоторого количества времени. Вам надо писать достаточно долго, чтобы вас открыли. Именно так работает процесс присвоения премий. Механизм не рассчитан на мгновенный успех. Время от времени появляется кто-то вроде Уильяма Гибсона. Но обычно для того, чтобы попасть на рынок, требуется больше времени. 1986 год — год моих первых публикаций — был годом Орсона Скотта Карда. Он набирал ускорение в течение всего предыдущего десятилетия — и наконец достиг этой точки. То был год, когда он пожал плоды своих трудов.
Ознакомительная версия.
