– И они не тронули тебя... – мёртвым голосом проговорил отец.
– Не тронули. Только почему у тебя взгляд такой? Ты что-то знаешь? Папа!
...Наверное, он смог бы ещё долго отнекиваться и запираться. У меня ведь не было никаких доказательств, одни только подозрения. Смутные и нечёткие.
– Юра, скажи ему, – раздался у меня за спиной голос мамы. – Скажи, скажи. Он сильный и хороший мальчик. Он достоин.
– Мама?.. – пробормотал я. Уж её-то здесь никак не должно было быть!
– Я, пожалуй, сама скажу, – резко ответила она, шагнув ко мне. – Руслан, мы... я...
– Попытка создать идеального солдата была предпринята, – прошептал за спиной у меня отец. – Мы одни, кто понял, что нужен наш, человеческий, геном...
– Мы одни, кто случайно подобрал стимуляторы, – глядя прямо мне в глаза, проговорила мама. – Мы одни, кто понял – зародыш нуждается в материнской утробе, чтобы выжить. И мы...
– Создали тебя, – простонал отец. – Сперма... яйцеклетки...
– А потом я вынашивала тебя. Девять месяцев. И рожала. Как положено, в муках. Ты – человек, Руслан, ты мой сын. Но в тебе и плоть биоморфа.
...Наверное, так может говорить только мать. Она смотрела на меня, и я понимал – всё, сказанное здесь, сейчас, – чистая правда.
...Господи, да как же такое возможно?.. Беременность...
– Ты не забыл, что я по образованию ещё и неонатолог? – мама.
...Я не человек... я не человек...
– Ты человек! – хлестнул её голос.
... Я биоморф. «Амёба», каких мы жгли из огнемётов. Человеческий геном... как? Отчего? Нет...
Рванулся навстречу лицу спасительный пол.
– Говорил же я тебе...
– Он сильный мальчик. Он выдержит, – непререкаемый голос мамы.
Я открыл глаза. Тот же отцовский кабинет. Плотно зашторенные окна, глухая ночь за ними. Тьма течёт, словно вода. Стучится в стёкла, скребётся бесплотными руками, и каждый звук сейчас – словно гром. Надо мной склонились родители. Всё-таки – родители. Ведь отец дал своё семя, а мама вынашивала меня. Как они сумели всё это сделать?.. Как?..
Отчего-то в тот момент мне казалось это необычайно, невероятно важным.
– К-как?.. – прохрипел я.
– Как у суррогатной матери, – сухо ответила мама. – Не говори глупостей. Генетически ты – наш сын, и это покажет любая экспертиза. А что мы нашли способ дать тебе неуязвимость против Тучи... так это наше с папой маленькое ноу-хау. Которое Дариане Дарк знать совершенно необязательно. Ты не какой-нибудь мутант, в бою у тебя не отрастут щупальца. Туча просто принимает тебя за своего. А мы... мы растили тебя, как сына. Тебе самому виднее, была ли какая-то разница между тобой... и остальными. – А они... тоже?
– Нет, – ещё суше сказала мать. – Они – обыкновенные. Ты... ты не только наш сын. Но и надежда. Мы рискнули... и оказались правы. Если хочешь, можешь ненавидеть нас. Да, мы решили всё за тебя. Никто не посоветовался с тобой. Никто не спросил твоего мнения. Мы знали, что подобные Дарк не остановятся. И решили выковать своё оружие. Мы надеемся... надеялись, что вырастили тебя настоящим человеком. Русским человеком.
Они смотрели на меня – мама с совершенно неженской беспощадностью, какую я никогда бы в ней и не заподозрил, отец же – напротив, с болью и жалостью; похоже, он с трудом удерживал слезы.
– Нас тоже никто не спрашивал – хотим ли мы воевать с Империей. Меня никто не спрашивал – а хочу ли я принять в свою собственную утробу кусок какой-то... чужой протоплазмы, – она с трудом уже сдерживалась. – Но так было нужно. Для нашего дела. И нам оставалось только сделать это. И потом жить... каждый день, год за годом смотреть в твои глаза, глаза умного, замечательного мальчишки... мне все соседки завидовали... и думать – на что я его обрекла?.. Поэтому вставай, Рус. Вставай-вставай, нечего валяться и лить горькие слезы от жалости к самому себе. Пожалей лучше тех, кто погиб под Тучей. Кого Дарк живьём скормила своим монстрам. Или кого раздавили имперские танки, когда штурмовали Утрехт. Вставай, сын. Нам надо ещё о многом поговорить.
...И мне на миг показалось, что я вижу перед собой вторую Дариану Дарк...
Я поднялся. Тупо уставился на собственную руку, словно ожидал, что она немедля превратится в усеянный присосками слизистый отросток, как у тех детей на Зете-пять... А что, если они тоже были, так сказать, «экспериментом»? – вдруг обожгла мысль. Чьей-то попыткой повторить... меня?! А может, я на самом деле не один?
Очевидно, взгляд у меня сделался совершенно диким, потому что мама понимающе вздохнула и присела рядом со мной, словно в детстве, когда со мной случались редкие, очень редкие недомогания. Не болезни – я почти никогда не болел, – а именно недомогания, из-за которых она почему-то ужасно переживала и страшно пугалась даже самых невинных симптомов. Теперь-то я знаю, почему.
– Времени мало, Рус. Надо действовать. Дарк сейчас в силе, хотя сама не показывается. Она и её сподвижники командуют ордой, этими самыми «матками», хотя, если быть точным, ими никто не командует.
Я вздрогнул. А что, если и я сам перестану повиноваться себе?!
– Они принесли сюда зародыш. Они выпестовали его – в Сибири. А потом торжественно расстреляли на виду у поражённой публики. После этого ни у кого уже не осталось никаких сомнений. Дарк, похоже, искренне верит, что после Иволги имперцы не посмеют сунуться. Потому что там, где прошли «матки», могут помочь только водородные бомбы. С последующей ядерной зимой. И всеми вытекающими. Империя скорее уж постарается блокировать заражённые планеты. С надеждой отбить их впоследствии, когда будут разработаны соответствующие технологии. Я имею в виду, само собой, оружейные технологии. А блокады Дарк и иже с ней не боятся. Они научились находить дыры в любых сетях. Полагают, что Империя просто оставит их в покое – вынужденно, само собой. А они тем временем создадут свою федерацию или конфедерацию – из так называемых свободных планет.
– И это всё, отец? Это всё, о чём они способны думать?
– Думаю, да. Дарк и её сподвижники – тактики, никак не стратеги. Они просчитывают ситуацию на три хода вперёд, не больше. Все их действия строго предсказуемы – разумеется, если пользоваться верным алгоритмом. Они помешаны на «теории отвлечения сил», на идее, что малый отряд, пробравшись незамеченным, способен совершить великие дела, если внимание противника будет отвлечено по-настоящему крупной операцией, все участники каковой должны свято веровать, что это-то и есть самый главный удар. Сильвания, всё остальное – всё было лишь пробой сил и средством отвлечь имперцев. С биоморфами в руках Дариана взялась за дело всерьёз. Что остановит её теперь, я не знаю, – плечи отца вдруг как-то безвольно обвисли, поникли; никогда ещё в жизни я не видел его настолько потерянным.
