– Что же ты делала?
– Смотрела передачу.
– Что передавали?
– Программу.
– Какую?
– Очень хорошую.
– Кто играл?
– Да, ну там вообще – вся труппа.
– Вся труппа, вся труппа, вся труппа… – Он нажал пальцами на ноющие глаза. И вдруг бог весть откуда повеявший запах керосина вызвал у него неудержимую рвоту.
Продолжая напевать, Милдред вошла в комнату.
– Что ты делаешь? – удивленно воскликнула она. Он в смятении посмотрел на пол.
– Вчера мы вместе с книгами сожгли женщину…
– Хорошо, что ковер можно мыть.
Она принесла тряпку и стала подтирать пол.
– А я вчера была у Элен.
– Разве нельзя смотреть спектакль дома?
– Конечно, можно. Но приятно иногда пойти в гости.
Она вышла в гостиную. Он слышал, как она поет.
– Милдред! – позвал он.
Она вернулась, напевая и легонько прищелкивая в такт пальцами.
– Тебе не хочется узнать, что у нас было прошлой ночью? – спросил он.
– А что такое?
– Мы сожгли добрую тысячу книг. Мы сожгли женщину.
– Ну и что же?
Гостиная сотрясалась от рева.
– Мы сожгли Данте, и Свифта, и Марка Аврелия…
– Он был европеец?
– Кажется, да.
– Радикал?
– Я никогда не читал его.
– Ну ясно, радикал. – Милдред неохотно взялась за телефонную трубку. – Ты хочешь, чтобы я позвонила брандмейстеру Битти? А почему не ты сам?
– Я сказал, позвони!
– Не кричи на меня!
– Я не кричу. – Он приподнялся и сел на постели, весь красный, дрожа от ярости.
Гостиная грохотала в жарком воздухе.
– Я не могу сам позвонить. Не могу сказать ему, что я болен.
– Почему?
«Потому что боюсь, – подумал он. – Притворяюсь больным, как ребенок, и боюсь позвонить потому, что знаю, чем кончится этот короткий телефонный разговор: „Да, брандмейстер, мне уже лучше. Да, в десять буду на работе“».
– Ты вовсе не болен, – сказала Милдред. Монтэг откинулся на постели. Сунул руку под подушку. Книга была там.
– Милдред, что ты скажешь, если я на время брошу работу?
– Как? Ты хочешь все бросить? После стольких лет работы? Только из-за того, что какая-то женщина со своими книгами…
– Если бы ты ее видела, Милли…
– Мне до нее нет дела. Не держала бы у себя книги! Сама виновата! Надо было раньше думать! Ненавижу ее. Она совсем сбила тебя с толку, и не успеем мы оглянуться, как окажемся на улице, – ни крыши над головой, ни работы, ничего!
– Ты не была там, ты не видела, – сказал Монтэг. – Есть, должно быть, что-то в этих книгах, чего мы даже себе не представляем, если эта женщина отказалась уйти из горящего дома. Должно быть, есть! Человек не пойдет на смерть так, ни с того ни с сего.
– Просто она была ненормальная.
– Нет, она была нормальная. Как ты или я. А может быть, даже нормальнее нас с тобой. И мы ее сожгли.
– Это все пройдет и забудется.
– Нет, это не пройдет и не забудется. Ты когда-нибудь видела дом после пожара? Он тлеет несколько дней. А этот пожар мне не потушить до конца моей жизни. Господи! Я старался потушить его в своей памяти. Всю ночь мучился. Чуть с ума не сошел.
– Об этом надо было думать раньше, до того, как ты стал пожарным.
– Думать! – воскликнул он. – Да разве у меня был выбор? Мой дед и мой отец были пожарными. Я даже во сне всегда видел себя пожарным.
Из гостиной доносились звуки танцевальной музыки.
– Сегодня ты в дневной смене, – сказала Милдред. – Тебе полагалось уйти еще два часа тому назад. Я только сейчас сообразила.
– Дело не только в гибели этой женщины, – продолжал Монтэг. – Прошлой ночью я думал о том, сколько керосина я израсходовал за эти десять лет. А еще я думал о книгах. И впервые понял, что за каждой из них стоит человек. Человек думал, вынашивал в себе мысли. Тратил бездну времени, чтобы записать их на бумаге. А мне это раньше и в голову не приходило.
Он вскочил с постели.
– У кого-то, возможно, ушла вся жизнь на то, чтобы записать хоть частичку того, о чем он думал того, что он видел. А потом прихожу я, и – пуф! – за две минуты все обращено в пепел.
– Оставь меня в покое, – сказала Милдред. – Я в этом не виновата.
– Оставить тебя в покое! Хорошо. Но как я могу оставить в покое себя? Нет, нельзя нас оставлять в покое. Надо, чтобы мы беспокоились, хоть изредка. Сколько времени прошло с тех пор, как тебя в последний раз что-то тревожило? Что-то значительное, настоящее?
И вдруг он умолк. Он припомнил все, что было на прошлой неделе, – два лунных камня, глядевших вверх в темноту, змею-насос с электронным глазом и двух безликих, равнодушных людей с сигаретами в зубах. Да, ту Милдред что-то тревожило – и еще как! Но то была другая Милдред, так глубоко запрятанная в этой, что между ними не было ничего общего. Они никогда не встречались, они не знали друг друга…
Он отвернулся.
Вдруг Милдред сказала:
– Ну вот, ты добился своего. Посмотри, кто подъехал к дому.
– Мне все равно.
– Машина марки «Феникс» и в ней человек в черной куртке с оранжевой змеей на рукаве. Он идет сюда.
– Брандмейстер Битти?
– Да, брандмейстер Битти.
Монтэг не двинулся с места. Он стоял, глядя перед собой на холодную белую стену.
– Впусти его. Скажи, что я болен, – промолвил он.
– Сам скажи. – Милдред заметалась по комнате и вдруг замерла, широко раскрыв глаза, – рупор сигнала у входной двери тихо забормотал: «Миссис Монтэг, миссис Монтэг, к вам пришли, к вам пришли. Миссис Монтэг, к вам пришли». Рупор умолк.
Монтэг проверил, хорошо ли спрятана книга, не спеша улегся, откинулся на подушки, оправил одеяло на груди и на согнутых коленях.
Придя в себя, Милдред бросилась к двери, и тотчас же в комнату неторопливым шагом, засунув руки в карманы, вошел брандмейстер Битти.
– Выключите-ка «родственников», – сказал он, не глядя на Монтэга и его жену.
Милдред выскочила из комнаты. Шум голосов в гостиной умолк.
Брандмейстер Битти уселся, выбрав самый удобный стул. Его красное лицо хранило самое мирное выражение. Не спеша он набил свою отделанную медью трубку и, раскурив ее, выпустил в потолок большое облако дыма.
– Решил зайти, проведать больного.
– Как вы узнали, что я болен?
Битти улыбнулся своей обычной улыбкой, обнажившей конфетно-розовые десны и мелкие, белые как сахар зубы.
– Я видел, что к тому идет. Знал, что скоро вы на одну ночку попроситесь в отпуск.
Монтэг приподнялся и сел на постели.
– Ну что ж, – сказал Битти, – отдохните. Он вертел в руках неразлучную свою зажигалку, на крышке которой красовалась надпись: «Гарантирован один миллион вспышек». Битти рассеянно зажигал и гасил химическую спичку – зажигал, ронял несколько слов, глядя на крохотный огонек, и гасил его, снова зажигал, гасил и смотрел, как тает в воздухе тоненькая струйка дыма.
