Торопясь, Торби направился к ближайшему входу и едва не попался: рядом с ним стоял полисмен. Торби не замедлил шага, делая вид, что его цель — маленькая лавчонка зеленщика на улочке, примыкавшей к развалинам. Остановившись, он заговорил с ее владелицей.
— Привет, Инга. Никак ты собралась выбрасывать на помойку эти прекрасные спелые дыни?
— Нет тебе дыни.
Он позвякал монетами.
— Как насчет вон той побольше? Полцены, и я не буду обращать внимание, что у нее подгнил бок. — Он нагнулся к ней. — Что за пожар?
Она мигнула, указывая на полисмена.
— Исчезни.
— Рейд?
— Исчезни, я говорю.
Торби бросил монеты на прилавок, взял грушу и пошел прочь, высасывая мякоть. Он не спешил.
Осторожное изучение окрестностей дало ему понять, что полиция окружила руины кольцом. У одного из входов под присмотром патрульных грустно толпилась группа оборванных пещерных жителей. Баслим считал, что в подземельях живет самое малое до пятисот человек. Торби не очень верил в это число, потому что редко видел или слышал кого-то поблизости. Среди пленников он узнал только двоих.
Через полчаса, уже чувствуя серьезное беспокойство, Торби обнаружил проход, рядом с которым не было полиции: похоже, она о нем не знала. Понаблюдав за ним в течение нескольких минут, он рванулся вперед и под прикрытием кустов нырнул вниз. Внутри он сразу же оказался в сплошной темноте, и поэтому двигался осторожно, все время прислушиваясь. Нельзя исключить, что у полиции могли быть очки, с помощью которых они видели в темноте. Торби не был уверен, что на этот раз темнота, как всегда, поможет ему увильнуть он них. Но выбора не было.
Внизу в самом деле была полиция; он слышал разговоры двух-трех из них и видел свет фонариков — если соглядатаи в самом деле могли пользоваться приборами ночного видения, у этих ничего не было. Держа автоматы наперевес, они старательно искали что-то. Но они были на чужой территории, которую Торби считал своим домом. Опытный исследователь подземного мира, он знал все его коридоры так же хорошо, как собственную ладонь; весь год он прокладывал дороги в сплошной темноте и делал это дважды в день.
В тот момент, когда они его заметили, Торби был уже далеко. Он прыгнул в дыру, которая вела на следующий уровень, просквозил ее, шагнул в проход и замер.
Найдя дыру, они заглянули в ее узкую щель, которой так свободно воспользовался Торби, и один из них сказал:
— Нам нужна лестница.
— Брось, мы найдем ступеньки или спуск. — И они ушли.
Подождав, Торби через несколько минут уже был у своих дверей. Он смотрел, слушал, принюхивался и прикидывал, пока не пришел к убеждению, что поблизости никого нет, затем нагнулся к дверям и приложил палец к замку. И как только он это сделал, то сразу же понял: что-то не в порядке.
Двери не было; вместо нее зияла дыра.
Он застыл; нервы его были напряжены. Он чувствовал чужой запах, но запах был уже старым, и звуков дыхания не было слышно. Тишину нарушали только капли из крана.
Торби решил — он должен увидеть, что случилось. Обернувшись, он убедился, что отсветов фонариков нет и, войдя внутрь, повернул выключатель на «тускло».
Ничего не изменилось. Он крутил выключатель во всех позициях, но света по-прежнему не было. Он вошел внутрь, опасаясь наткнуться на кого-то, притаившегося в уютной гостиной, добрался до кухни и зажег свечу. Она была не там, где обычно, но Торби нащупал ее, а затем спички.
Все полки, все шкафчики были разломаны, еда и посуда валялись на полу. В большой комнате оба матраца были вспороты и их содержимое выкинуто наружу. Полный разгром жилища говорил о поспешном обыске, когда ищут не что-то определенное, но заботятся лишь о быстроте. Торби оглядел побоище, и подбородок его задрожал. А когда он нашел около дверей протез папы, раздавленный тяжелым сапогом, то разразился рыданиями, и должен был поставить свечу на пол, чтобы не выронить ее. Подобрав сломанный протез, он, как куклу, прижал его к груди и опустился на пол, со стонами качаясь вперед и назад.
Следующие несколько часов Торби провел в темном коридорчике, рядом с первым ответвлением, откуда мог услышать Баслима, если бы тот вернулся.
Он ловил себя на том, что погружается в дремоту, затем внезапно пробуждался и понимал, что надо узнать, который час; ему казалось, что он бодрствует не меньше недели. Вернувшись домой, он зажег свечу. Но их единственные часы, домашняя «Вечность», были раздавлены. Радиоактивная капсула, без сомнения, продолжала отсчитывать вечность, но часы молчали. Торби посмотрел на них и заставил себя задуматься над практическими делами.
Если бы папа был свободен, он бы вернулся. Но его увела полиция. Может, они только поспрашивают его и отпустят?
Нет, они его не отпустят. Насколько Торби было известно, папа никогда не делал того, что могло бы принести вред Саргону — но он давно понял, что папа отнюдь не был простым и безобидным старым нищим. Он никак не представлял себе, зачем папа делал многое из того, что никак не согласовывалось с обликом «безобидного старого нищего», но было ясно — полиция что-то знала или подозревала его в чем-то. Раз в год полиция обычно «чистила» развалины, бросая в наиболее подозрительные дыры бомбы с рвотным газом; как правило, это приводило лишь к тому, что пару ночей приходилось устраиваться на ночевку где-нибудь в другом месте. Они целились арестовать именно папу, и они что-то искали.
Полиция Саргона руководилась несколько иными правилами, чем юстиция; там уже заранее знали, что человек виновен, затем допрашивали его, прибегая к внушительным и жестоким методам, пока он не начинал говорить… методы были столь серьезны, что арестованный обычно старался рассказать все еще до того, как его начинали допрашивать. Но Торби знал, что полиции не удастся выжать из папы ничего, если он не захочет говорить.
Так что допросы могли продолжаться долго.
Может, именно в эту минуту они и трудятся над ним. Торби почувствовал, как у него сжался желудок.
Он должен вырвать папу из их рук.
Как? Как моль может атаковать Президиум? У Торби было не больше шансов, чем у мотылька.
Баслим может находиться в тайных камерах участка полиции, что было бы самым логичным по отношению к столь незначительному заключенному. Но Торби подсознательно чувствовал, что папа относится не к таким… и в этом случае он может быть где угодно, вплоть до недр Президиума.
Торби может отправиться прямо в полицейский участок и осведомиться, куда дели его хозяина — но такое неуважительное отношение к саргонской полиции вряд ли дало бы ему что-нибудь: скорее всего как ближайший родственник он бы оказался в роли очередного допрашиваемого, и Торби воочию увидел, как в закрытой камере из него вытягивают ответы (которые, возможно, он и не знает) на те вопросы, которыми мучают Баслима.
