И вдруг я услышал знаковый голос:
— Это мои гости, джентльмены!
Босс, сам миотер Никсон!
Глаза его не казались, как обычно, сонными. Жадные, они жгли. Он нарочно прятал их всегда! Он вышел из зала, почуяв нюхом газетчика скандал, и узнал меня.
— Хэлло, девочка! — сказал он, беря меня и Эллен под руки и слегка повисая на моем локте. — Это я сказал Рою, чтобы он поторопился с женитьбой. Вы справляете свадьбу?
— Ничуть, — сказала Эллен. — Я просто хочу танцевать.
О, великий док! Его снадобью я обязан тем, что держался еще на ногах, нет, не только держался…
Мы с Эллен сплясали. Тысяча дьяволов и одна ведьма! Вот это был пляс! Нам могли бы позавидовать черные бесовки африканских джунглей, краснокожие воины у победного костра, исполнительницы танца живота с тихоокеанских островов и исступленные фанатики шествия Шахсей-Вахсей мусульман-шиитов… Всем было далеко до нас!
Все вокруг стонало, визжало, выло. Нервы были обнажены, и нужно было кричать от боли, ужаса и исступления при каждом прикосновении к ним. Она бросалась ко мне с расширенными, кричащими глазами…
Мы крутились, мы отталкивали друг друга, мы бросались в объятья и отскакивали, чтобы через секунду-другую снова ловить друг друга… Бешеный пляс! Злоба предков, проклятье потомков, наваждение!
Босс развозил нас по домам в своей машине. У меня хватило ума не позволить ему отвезти сначала меня. Он долго смеялся и говорил, что мне нужно стать бизнесменом.
Босс убеждал Эллен выйти за меня замуж. Она только хохотала в ответ и говорила загадочные слова. Босс целовал ее руки. Я, кажется, повысил тон, но мы с ним быстро помирились.
Эллен вышла из машины и стояла на тротуаре, даже не пошатываясь. Она была удивительной девушкой. Настоящая американка! Она создана для Голливуда.
Босс сказал, что купит мне киностудию, чтобы Эллен снималась в боевиках, которые он для нее закажет.
Я согласился. Но мы оба ничего не понимали в Эллен, ровным счетом ничего!
Он повез меня куда-то еще пить. Мы с ним побратались, резали себе осколками бокалов руки и смешивали с вином капли крови.
Он сказал, что приближает меня к себе. А я знал, что он далеко пойдет.
Но в ту ночь даже я не подозревал, как высоко он поднимется, до чего дотянется!
До самого солнца!
Эти строки я вписал много позже, а тогда… тогда мне оставалось одно — не отставать!
Глава шестая
«МАРСИАНСКАЯ НОЧЬ»
Итак, совершенно откровенно, интимно, правдиво, только для самого себя!..
Как это ни странно, но карьеры моя и босса начались одновременно, со знаменитой ньюаркской ночи, сделавшей меня журналистом, а босса мистера Джорджа Никсона, сотрудника одной из второстепенных нью-йоркских газет, — владельцем газетного треста «Ньюс энд ньюс».
Все, кто смаковали потом кровавые подробности и потустороннюю жестокость пришельцев с другой планеты, сделали это после меня. Все, кто примкнули к кампании защиты цивилизации и возвращения к холодной войне, поддержали мистера Джорджа Никсона.
Мистер Джордж Никсон, руководитель отдела информации газеты, еще за неделю до «марсианской ночи» послал меня, заштатного репортера, разнюхать, что делается в Ньюарке, и не растеряться в решительную минуту, дать информацию, которая могла бы повысить тираж газеты.
Я прибыл туда на следующий день после начала забастовки на заводах Рипплайна. Мне казалось, что ничего интересного она не обещает. Банальные экономические требования. Респектабельная поддержка профсоюзных лидеров, которые не дадут себя скомпрометировать. И вдруг… Руанский взрыв… Заколебалась почва в Европе… Раскаты докатились до Ньюарка.
Забастовщики дерзко закрыли на заводских воротах золотые буквы «рипллайн» красной материей с возмутительной надписью: «довольно!»
Красная пропаганда уцепилась тогда за злосчастный руанский взрыв. Нашу благородную политику готовности и демонстрации силы назвали гангстерской политикой размахивания ядерными бомбами, одна из которых вырвалась из грязных якобы рук и обрушилась на не повинных ни в чем французов. Эта пропаганда вызвала во Франции шумиху большую, чем сам взрыв. В потрясенной Италии и в обеспокоенной Англии левые добились досрочных выборов в парламент… О, Великий Случай, Бог Удачи и Несчастья! Как все перевернулось из-за какой-то отвернувшейся гайки в бомбодержателе!..
Бурлило даже в Америке. Забастовки под девизом «Довольно!» вспыхивали по всей стране. Центром бунтовщиков стал Ньюарк. К нему стягивались полицейские силы. Туда же стекались и рабочие с других бастующих предприятий. Положение становилось угрожающим. Я понял, что могу сделать бизнес, и толкался среди прибывших. Их было так много, что они даже не разместились в квартирах принимавших их ньюаркских рабочих, и на пустыре появился палаточный город, подобный тому, какой возник под Вашингтоном в пору голодного похода безработных к дому президента.
Вечером перед памятной ночью атмосфера накалилась до предела. Зловещая тишина угнетала. Автомобильное движение прекратилось. Передавали, что к Ньюарку движутся войска. Я не видел у рабочих оружия, но был уверен, что оно у них есть, о чем и телефонировал в редакцию.
Пока что смутьяны старались соблюдать порядок, и никаких инцидентов не было… до двух часов ночи.
В два часа семнадцать минут после полуночи, как я писал в удавшейся мне корреспонденции, залитая лунным светом площадь перед заводом выглядела вымершей. Казалось, что опущенные зкалюзи на окнах магазинов уже никогда не поднимутся, огни в коттеджах не зажгутся и не появятся прохожие на темных улицах… Даже в аптеке, где я всегда мог закусить, а человек менее крепкого здоровья найти лекарство, лампочка над звонком не горела. Около заводских ворот расхаживали одинокие пикетчики. Я был среди них, они считали меня своим парнем. Полисмены, дальновидно избегая конфликтов и тем оберегая спокойствие, отсутствовали. Электрические фонари не зажигались. На асфальт легли резкие лунные тени от пустующих заводских корпусов. Доносились далекие паровозные гудки. Пахло гудроном — неподалеку ремонтировали шоссе.
Внезапно на площадь одна за другой вылетели легковые автомобили. Они остановились с полного хода. Визг тормозов продрал меня по коже. Я спрятался за каменный столб ворот и ждал, что будет.
Из первой машины на тротуар выбралась странная фигура, — как только не перевиралось впоследствии мое точное описание! — приземистая, с огромной круглой головой, похожей на шлем водолаза. Передвигалось существо на тоненьких ножках. На спине — зубчатый хребет, как у допотопного ящера, переходивший в короткий и жесткий хвост.
