– Если ты по нужде отходил, зачем мешок развязывал? – продолжала кипятиться Верка. – Ночной горшок в нем искал?
– Вера, уймись, – Зяблик оглянулся по сторонам. – Не позорь меня перед высшими силами. Что они, интересно, о людях подумают? А дезинфекция твоя нам больше не понадобится. Сама же слыхала, здесь даже жмуриков быстренько на ноги ставят.
– Нашел кому верить, – презрительно фыркнула Верка. – Держи карман шире…
– А почему бы и нет. Недаром ведь в Будетляндии слухи ходили, что здесь исцеляются больные и оживают мертвые. Забыла разве последнее желание Эрикса? Вот так-то! Дыма без огня не бывает.
– Сам ты дым! Отсюда туда не то что слух, а, наверное, даже пылинка не проскочит! – Верка разошлась не на шутку. – Лева, подтверди!
– Вера Ивановна, только попрошу не вмешивать меня в ваши скандалы! – запротестовал Цыпф. – Нашли тему… Трясетесь над этим спиртом, как курица над яйцом.
– Ай, что с вами, мужиками, говорить! – Верка махнула рукой. – Одного поля ягодки… Отдавай мешок, паразит!
– Забирай, – сказал Зяблик. – Только не психуй. Там еще много осталось. Я всего глоточек сделал.
– Знаю я твои глоточки… Насмотрелась… Можешь вместе со спиртягой посуду проглотить.
Ватага так увлеклась перипетиями этого конфликта, что забыла об осторожности, и шагавший впереди всех Смыков врезался во что-то хоть и невидимое, но достаточно плотное. Загудело так, словно в стопудовый колокол ударили, а пространство впереди пошло мелкими бликами.
– Ну вот, шишка обеспечена, – Смыков, .болезненно морщась, потер лоб.
– А как ты хотел? – посочувствал ему Зяблик. – Ведь чуть мироздание башкой не пробил. Титан!
Ощупывая невидимую стену, двинулись влево, однако вскоре угодили в тупик, опять же невидимый, но очень тесный – еле-еле развернуться. Пришлось возвращаться обратно. Доступный для человека проход сужался здесь до ширины раскинутых в сторону рук, что вызвало у членов ватаги весьма неоднородные ассоциации.
– Тут и мышь не проскочит, – буркнул Зяблик, забираясь в странную щель.
– Будем надеяться, что это не скалы Симплегады (Симплегады – в древнегреческой мифологии сдвигающиеся скалы, едва не погубившие аргонавтов.),
– пропыхтел Лева, следуя его примеру.
– Может, сначала поставим вопрос на голосование? Зачем очертя голову в ловушку лезть? – заартачился Смыков, но его уже пихала в спину Верка.
– Лезь! – сказала она. – Тоже мне герой. Раньше-то, небось, ни одной щели не пропускал. Особенно половой.
– Какая несуразица! – вздохнула Лилечка. – Кругом свет, простор, а нам, бедным, в нем и места нет.
Вскоре, однако, они достигли мест, где этого простора хватало с избытком. Зато появилась вдруг одышка – судя по всему, ватага вступила на затяжной, хотя и не очень крутой подъем.
Около часа они шли молчком (на тягуне особо не поболтаешь). Внезапно вокруг на разные лады задребезжало. В пустоте слева от них обозначились колонны
– синие, фиолетовые, лазоревые – целый лес колонн, ни одна из которых не походила на другую ни цветом, ни формой.
Спустя мгновение этот мираж пропал, однако из него успело выскочить несколько пестро одетых человеческих фигур, энергично устремившихся в ту сторону, откуда явилась ватага. На стрекозу они не обратили ни малейшего внимания, а та, в свою очередь, на них никак не отреагировала. Более того, человек, бежавший последним, проскочил сквозь фиолетовую трепыхающуюся плоть, как сквозь тень.
– Куда это они? – растерянно вымолвила Лилечка.
– Туда же, куда и мы, – прокомментировал это происшествие Цыпф. – Из бездны в бездну.
– На будетляндцев похожи, – оглянулся через плечо Смыков.
– А ты их видел, будетляндцев? – немедленно отреагировал Зяблик.
– Я Эрикса видел… Вполне достаточно.
Возникла полемика, причиной которой были вовсе не какие-нибудь принципиальные вопросы, а просто возможность немного передохнуть.
В конце концов сошлись на том, что все эти люди («в количестве трех рыл», как выразился Зяблик) были мужчинами средних лет, хорошего роста и завидной наружности.
Об их одежде ничего конкретного сказать было нельзя, кроме того, что вся она сплошь состояла из лохмотьев. Однако один из этой троицы, тот самый, что столкнулся со стрекозой, имел обувь явно будетляндского производства. Это успели заметить и Смыков, и Цыпф, и Лилечка.
– Нет, что ни говорите, а это безусловно земляки нашего Эрикса, – заявила Верка. – Видна порода. И лицо и стать. Разве у наших гавриков лица? Не лица это, хари. Вспомните того же Басурманова. Да и Зяблик его мало чем превзошел. Ты только не обижайся, зайчик… Тебя если чучелом на огороде поставить, так ни одна ворона поблизости не пролетит.
– Про себя не забудь вспомнить, – буркнул Зяблик.
– Могу и про себя, – пожала плечами Верка. – Овца я задрипанная. Не возражаю.
– Мягко сказано, – покосился на нее Зяблик. – Кошка ты драная…
По часам Смыкова прошло сорок минут (в пересчете на местное время часа три), а ватага продолжала плутать в дебрях по-дурному сложного, не предназначенного для человеческого существования мира. Еще дважды им встречались участники этого странного состязания. Сначала ватагу обогнала хрупкая длинноволосая женщина, одетая не то в шубу диковинного покроя, не то просто в ворох каких-то мехов. Потом дорогу им пересекла парочка похожих друг на друга, как близнецы, мужчин. С лица они сильно смахивали на азиатов, но фигуры имели сухопарые, как у скандинавов.
На оклики ватаги никто из них не отозвался, а когда Зяблик попытался повернуть вслед за засушенными азиатами, пространство перед ним замкнулось наглухо.
– Знаете, у меня создается впечатление, что идем мы не туда, куда глаза глядят, а куда нас гонят, – сказал вдруг Цыпф.
– Почему вы, братец мой, так решили?
– Решил, и все. Сейчас проверим. Поворачивайте обратно. Только дружно.
Едва ватага произвела разворот на сто восемьдесят градусов, как стрекоза, до этого плавно скользившая вслед за людьми, застыла на месте. Прямо перед ней оказался Цыпф, до этого державшийся в арьергарде, но, благодаря крутому маневру, угодивший в лидеры.
От неожиданности Лева даже присел. Сама собой возникла живая скульптура, чем-то напоминавшая известный сюжет «Клятва перед боем у полкового знамени». Некоторый диссонанс в простую и мужественную композицию вносила, правда, поза Цыпфа, навевавшая мысль скорее о физиологических, чем о духовных порывах, да еще странное положение полотнища, зависшего в воздухе на манер ковра-самолета.
Впрочем, Лева довольно быстро овладел собой, выпрямился во весь рост и даже протянул вперед руку, не то собираясь поздороваться с фиолетовой тварью, не то намереваясь отвесить ей щелбан.
