И что скрывалось за странной просьбой убить какое бы то ни было живое существо, которое встретится ему, Эбнеру, на мельнице? "Неважно, какой оно будет величины и какого обличья..." Даже если это всего-навсего безобидная жаба? Паук? Муха? Черт бы побрал этого Лютера Уэтли с его манерой говорить загадками, что уже само по себе выглядит как вызов нормальному образованному человеку. А может, старик все же считал Эбнера жертвой "суеверия учености"? Но, Боже правый, ведь старая мельница кишмя кишела жуками, пауками, сороконожками, долгоножками и прочими подобными тварями; кроме того, там, несомненно, обитали и мыши. Неужели Лютер Уэтли всерьез предлагал своему внуку уничтожить всю эту живность?
Внезапно за его спиной послышался звон разбитого стекла и раздался глухой стук, как будто на пол упало что-то тяжелое. Эбнер вскочил на ноги и бросился к окну, но злоумышленник уже успел скрыться в кромешной тьме безлунной ночи, и до ушей Эбнера донесся только быстрый удаляющийся топот ног.
На полу вперемешку с осколками стекла лежал внушительных размеров булыжник, к которому куском обычной бечевки, что используется в магазинах и лавках, был привязан сложенный в несколько слоев клочок оберточной бумаги. Отвязав бечевку, Эбнер развернул бумагу и увидел грубые каракули: "Уберайся от сюда пока тибя не убили". Оберточная бумага и оберточная бечевка. Это могло быть и угрозой, и дружеским предостережением, но в любом случае было ясно, что записку эту написал и подбросил Тобиас Уэтли. Презрительно усмехнувшись, Эбнер скомкал бумагу и швырнул ее на середину стола.
Все еще пребывая в смятении, он, тем не менее решил про себя, что бежать отсюда очертя голова совершенно ни к чему. Он останется здесь и на только для того, чтобы убедиться в правильности своих догадок относительно Люка Лэнга (как будто после того жуткого телефонного монолога могли еще оставаться какие-то сомнения), но и для того, чтобы предпринять последнюю попытку разгадать тайну, которую старик Лютер унес с собой в могилу.
Потушив лампу, он в кромешной темноте отправился в спальню и, не снимая с себя одежды, с наслаждением растянулся на кровати. Однако заснуть он не смог ему не давала покоя мысль о том, что он безнадежно запутался в огромном количестве фактов, которые стали известны ему за последние несколько дней; а ведь достаточно было найти одноединственное ключевое звено, чтобы, потянув за него, распутать всю цепь. Эбнер был абсолютно уверен в существовании такого звена более того, он интуитивно чувствовал, что оно, до сих пор незамеченное, лежит прямо у него перед глазами.
Вот уже добрых полчаса он ворочался с боку на бок, борясь с охватившей его бессонницей, как вдруг за пульсирующим хором лягушек и козодоев ему послышался размеренный плеск воды. Доносившийся, несомненно, с Мискатоника, он приближался с каждой секундой и в конце концов зазвучал мощно, как шум океанского прибоя. Эбнер сел в кровати, напряженно вслушиваясь в непонятный звук но тут шум воды внезапно прекратился, сменившись другим звуком, от которого у Эбнера по коже забегали мурашки: он услышал, как кто-то карабкается наверх по мельничному колесу. Недолго думая, Эбнер вскочил на ноги и выскользнул из спальни.
Он услышал звук тяжелых, приглушенных шагов, исходивший со стороны заколоченной комнаты. Затем раздалось нечто вроде глухого сдавленного плача, похожего на детский, который несколько минут спустя совершенно неожиданно оборвался. После этого, воцарилась полная тишина казалось, даже неистовые вопли лягушек и козодоев не в силах были нарушить ее.
Эбнер вошел в кухню и зажег керосиновую лампу. Освещая себе путь, он осторожно поднялся наверх и остановился у запертой двери. Первые несколько секунд он не слышал ничего, но затем уловил легкий шорох, который прозвучал для него подобно удару грома.
В комнате кто-то дышал!
С трудом подавив в себе страх, Эбнер вставил в скважину ключ и осторожно повернул его. Держа лампу высоко над головой, он рывком распахнул дверь, переступил порог и остановился, объятый ужасом.
Его взору предстала стоявшая посреди комнаты кровать, на которой сидела на четвереньках некая чудовищная тварь с безволосой и грубой, будто дубленой, шкурой омерзительный гибрид человека и лягушки. Видимо, Эбнер застал его за трапезой тупая жабья физиономия монстра и перепончатые, почти человеческие, ладони, которыми завершались его мощные, длинные передние конечности, выраставшие из туловища наподобие лягушачьих лапок, были густо измазаны кровью. Холодные рыбьи глаза чудовища уставились на Эбнера...
Эта немая сцена продолжалась не более секунды. С леденящим душу горловым клекотом Ие-йя-а-а-а-уа-уа-хаха-а-а-нга-га-а-хву-у-у-у... тварь поднялась на дыбы и ринулась на Эбнера, вытянув перед собой свои громадные страшные лапищи.
Реакция Эбнера была молниеносной словно провидение подсказало ему, как нужно действовать в этот кошмарный момент истины. Он размахнулся и изо всех сил швырнул горящую керосиновую лампу в набегавшего монстра.
Яркое пламя мгновенно охватило жуткую телесную оболочку жабоподобной твари. Остановившись как вкопанная, она принялась яростно терзать свою плоть, тщетно пытаясь сбросить с себя быстро пожиравший ее огонь. Глухое, низкое рычание внезапно сменилось пронзительным визгом:
- Ма-ма-ма-ма ма-а-а-ма-а-а-а-а-а!... Эбнер с силой захлопнул дверь и опрометью бросился вниз. Он летел по коридорам и комнатам, слыша громкий стук сердца, которое готово было вот-вот выскочить из груди. Даже оказавшись в автомобиле, где можно было чувствовать себя в относительной безопасности, он долго не мог прийти в себя. Лишенный почти всяких чувств и почти ослепленный неописуемым ужасом, он включил зажигание и, дав полный газ, помчался, не разбирая дороги, прочь от этого проклятого места.
Старые бревна постройки занялись как сухой трут, и вскоре густой белый дым, клубившийся над особняком, сменился высоко взметнувшимся в ночное небо столбом яркого пламени. Но этого Эбнер уже не видел. Вцепившись в рулевое колесо, он, как одержимый, гнал машину, полузакрыв глаза, будто стремясь навсегда избавить свое сознание от увиденной им чудовищной картины, а вслед ему летели с вершин черных холмов издевательские крики козодоев и доносилось с болот ехидное кваканье лягушек.
Но ничто было не в силах заставить его забыть сцену того поистине безумного катаклизма, коим завершились его долгие попытки раскрыть тайну старого дома. То, что он наконец-то узнал о заколоченной комнате, буквально обжигало его мозг настолько ужасной была подоплека всех событий и явлений, так или иначе связанных с этим зловещим помещением., Он вспомнил свои далекие детские годы; вспомнил огромные, наполненные кусками сырого мяса блюда, которые дед Лютер ежедневно относил в заколоченную комнату. Наивный он думал, что тетя Сари готовит это мясо; но сейчас он знал, что обитатели комнаты над мельницей поедали его сырым. Он вспомнил упоминания о "Р.", который "наконец-то вернулся" после внезапного бегства вернулся под единственную известную ему крышу. Он вспомнил и о непонятных заметках Лютера об исчезнувших овцах и коровах и останках диких животных, а также восстановил в памяти запись, касавшуюся "размеров, соотносящихся с количеством пищи" и "регулирования" этих размеров за счет "строгой диеты". Совсем как у глубоководных! После смерти Сари Лютер окончательно перестал кормить того, кого ранее держал "на строгой диете", надеясь, что бессрочное заточение без воды и пищи убьет узника заколоченной комнаты. И все же он не верил в это до конца именно поэтому он так настойчиво убеждал Эбнера лишить жизни "какое бы то ни было живое существо", которое тот обнаружит в стенах комнаты над мельницей. И Эбнер действительно обнаружил эту тварь, но, не придав значения дедовскому предостережению, не стал преследовать ее. Выломав ставни и неосторожно разбив окно в заколоченной комнате, он дал ей свободу, и какие-то несколько дней отпущенное на волю существо, питаясь сначала пойманной в Мискатонию рыбой, а затем, по мере своего дьявольского роста, мелкими, а после них крупными животными и наконец человеческой плотью, выросло в то самое чудовище, от которого только что чудом удалось спастись Эбнеру чудовище, являющее собой жуткий гибрид человека и лягушки, но в то же время сохранившее в себе такие человеческие черты, как привязанность к родному дому и к матери, которую оно призывало на помощь перед лицом неминуемой смерти чудовище, порожденное нечестивым союзом Сари Уэтли и Рэлсы Марша, отродье проклятого Богом ублюдка, монстр, который навсегда останется в памяти Эбнера Уэтли его кузен Рэлса, приговоренный к смерти железной волей деда Лютера, вместо того, чтобы давным-давно быть отпущенным в морские глубины для радостной встречи с глубоководными, коим благоволят великие Дагон и Ктулху!
